что картина представляет собой сатиру на «сермяжную» жизнь маленьких американских городков. Выходило, что Грант Вуд замахнулся на святое. Художника обвиняли в том, что он просто-напросто издевается над простыми сельскими тружениками, представляя их упрямыми недружелюбными ретроградами. «Советую повесить этот портрет на одной из наших добрых сыроварен Айовы, – иронизировала в письме в местную газету Des Moines Register жена фермера миссис Эрл Робинсон. – От выражения лица этой женщины определенно будет скисать молоко».

Великая депрессия поменяла отношение к картине. Стали писать, что Грант Вуд передал спокойную уверенность, веру в себя и непоколебимый дух простых американцев. А в 1978 году массивная пятитомная советская энциклопедия «Искусство стран и народов мира» разъясняла: «В набожном полуграмотном поселянине со Среднего Запада, узколобом шовинисте, регионалисты нашли столь желанную для них фигуру стопроцентного американца».

Героев двойного портрета Гранта Вуда можно встретить в Чикаго, Форт-Уорте и в тысячах «коровьих» городков по всей земле янки. В прошлом столетии «Американская готика» была самой тиражируемой и самой пародируемой масс-медиа картиной в США, мемом и брендом страны, в которой, по словам Набокова, «наряду с провалами в дикую пошлость», имеются «вершины, на которых можно устроить прекрасные пикники с “понимающими” друзьями».

Русские литературные проводники по Америке Ильф и Петров подметили все контрасты столицы Среднего Запада: «Чикаго может показаться тяжелым, неуклюжим, неудобным городом. Едва ли где-нибудь на свете рай и ад переплелись так тесно, как в Чикаго. Рядом с мраморной и гранитной облицовкой небоскребов на Мичиган-авеню – омерзительные переулочки, грязные и вонючие. В центре города торчат заводские трубы и проходят поезда, окутывая дома паром и дымом. Некоторые бедные улицы выглядят как после землетрясения…»

Их старший современник Теодор Драйзер в романе «Титан» создал поэтическую песнь городу своей юности: «На берегу мерцающего озера лежит этот город-король в лохмотьях и заплатах, город-мечтатель, ленивый оборванец, слагающий легенды, – бродяга с дерзаниями Цезаря, с творческой силой Еврипида. Город-бард – о великих чаяниях и великих достижениях поет он, увязнув грубыми башмаками в трясине обыденного».

Продукты питания

Значительная часть сочинения Ильфа и Петрова посвящена их гастрономическим страданиям. «Вообще если можно говорить о дурном вкусе в еде, то американская кухня, безусловно, является выражением дурного вкуса, вызвавшего на свет такие ублюдки, как сладкие соленые огурцы, бэкон, зажаренный до крепости фанеры, или ослепляющий белизной и совершенно безвкусный (нет, имеющий вкус ваты!) хлеб».

Современному читателю «Одноэтажной Америки» могут потребоваться пояснения: в начале 1930-х годов рядовые советские граждане не употребляли маринованных огурцов и не имели тостеров для поджаривания хлеба на завтрак.

«Не делайте из еды культа», – возможно, ответил бы своим создателям Остап Бендер. Попробуйте и сегодня найти вдоль дороги в американской или же российской глубинке поварские изыски. Однако тема слишком серьезна, чтобы ее опустить. Конфликт Старого и Нового Света приобретает здесь особое звучание. Американская кухня, как и другие культурные традиции США, продолжают вызывать у европейских эстетов иронические улыбки – невыразительная, лишенная тонких вкусовых ощущений.

Главная из причин уходит в историю. Родителей, как известно, не выбирают – прародительницей звездно-полосатой демократии была пуританская Англия со своей скучноватой однообразной кухней. Поэтому едкий афоризм гурмана и дипломата князя Талейрана справедлив для обоих англо-саксонских берегов: «Здесь имеется более тридцати различных религиозных сект и всего один соус».

Туманный остров незыблемой овсянки, фасоли и утренней яичницы с беконом был корневой системой Pax Britannica. На закате XVIII столетия колониальные продукты начали менять существовавший миропорядок. «Чай и патока стали главными ингредиентами революции», – скажет непосредственный участник событий Джон Адамс, будущий второй президент США. Из патоки производили ром, который был отнюдь не лишним для поднятия мятежного духа, а портовое «Бостонское чаепитие» вечером 16 декабря 1773 года «заварило» Войну за независимость.

В Соединенных Штатах наличествуют собственные гастрономические жемчужины, которые можно отыскать в региональных кухнях. Хотя бы уже для этого важно перечитывать американскую классику. В романе-эпосе Германа Мелвилла «Моби Дик», завязка сюжета которого происходит в городе китобоев Нью-Бедфорде, одна из глав полностью посвящена атлантическому улову. Название самого известного супа Новой Англии клэм-чаудер (Clam Chowder) вызывало необыкновенные затруднения российских переводчиков, которые долго именовали дары моря «разинькой» или «венеркой». Попробуйте и вы адекватно перевести сие кулинарное изобретение янки.

Традиционно густую рыбацкую похлебку чаудер готовят из картофеля, лука, ветчины или сала, муки и моллюсков с добавлением молока или сливок. Протагонист «Моби Дика» сообщает: «Однако из кухни потянул горячий дымный аромат, в значительной мере опровергавший мои безрадостные опасения. Когда же дымящееся блюдо очутилось перед нами, загадка разрешилась самым восхитительным образом. О любезные други мои! Послушайте, что я вам расскажу! Это были маленькие, сочные моллюски, ну не крупнее каштана, перемешанные с размолотыми морскими сухарями и мелко нарезанной соленой свининой! Все это обильно сдобрено маслом и щедро приправлено перцем и солью!»

История чаудера не обошлась без местничества и региональной «войны рецептов». Добавление помидоров в морскую похлебку патриотичные жители Новой Англии считают варварской привычкой, идущей из Нью-Йорка. В 1939 году в Палату представителей штата Мэйн даже был внесен законопроект о запрете помидоров в лучшем из супов.

Во множестве местных рецептов запечатлена американская история с географией, а первая национальная поваренная книга увидела свет в 1796 году. Название ее звучало в духе эпохи: «Американская кулинария, или Искусство готовки кушаний, рыбы, дичи и овощей, а также лучшие способы приготовления теста, слоек, пирогов, пирожных, пудингов, кремов и варений. Пригодно для нашей страны и для всех уровней достатка».

Кулинария нередко подчеркивала политическую историю государства. Тот же помидор, близкий родственник белены и дурмана, в прошлом считался растением несъедобным и даже ядовитым. Подкупленный британцами повар Джорджа Вашингтона тайно подмешивал генералу в пищу «красное зелье». Главнокомандующий армией Соединенных Штатов ел с аппетитом и высоко отзывался о кулинарных ухищрениях своего повара.

«Еда была такая роскошная, что я готов прослезиться при одном воспоминании», – написал в «Автобиографии» Марк Твен. Его упоительные воспоминания о горячих гречневиках, пахте и пирогах с персиками отразили извечное противостояние северных и южных штатов: «Главная роскошь заключалась в том, как все это было приготовлено – особенно некоторые блюда: например, маисовые лепешки, горячие сухарики, булочки и жареные цыплята. Ничего этого не умеют готовить как следует на Севере».

Электрический тостер

В тяжелые времена галльские простолюдины перебивались хлебом, луком, черствым сыром. Из пищи бедных со временем возник стильный луковый суп в горшочке с гренками и сырной румяной корочкой. Первые европейские поселенцы в Новом Свете в голодные годы стали употреблять морепродукты, то есть с отвращением ели устриц и омаров. «Кухню нищеты» вернули нам в красивой оболочке маркетологи.

Гастрономический конфликт разделил полушария. Американские рыбаки выбрасывают тресковую печень обратно в море, а на российском