Шрифт:
Закладка:
Деревня Гринфилд-виллидж предлагает посетить патриархальный мир с помощью гидов-актеров, одетых в костюмы ушедшей эпохи. Сейчас таким не удивишь даже любознательного ребенка, но и в этом начинании Генри Форд был первопроходцем. Работающая деревянная мельница (старейшая в США), амбары, гончарная мастерская, плотницкая и кузница, где кипит работа, сельский магазин, в котором угостят свежим хлебом и сидром по старинным рецептам – эффект глубокого погружения в доиндустриальную эпоху.
Амбиции Форда не позволили ему остановиться только на ностальгически-этнографических декорациях. В его родной Дирборн привезены или бережно на месте восстановлены памятники научного и технического взлета США. «В музейную деревню целиком перенесена из Менло-парка старая лаборатория Эдисона, та самая лаборатория, где производились бесчисленные опыты для нахождения волоска первой электрической лампы, где эта лампа впервые зажглась, где впервые заговорил фонограф, где многое произошло впервые». Интересно, что Ильфу и Петрову посчастливилось встретиться с уникальным экскурсоводом – последним из тогда живущих сотрудников лаборатории Эдисона, и получить от него в качестве сувенира оловянную ленту фонографа, копию первой в мире звукозаписи.
Знаменитая фордовская «полуторка»
Посетители Гринфилд-виллидж могут войти в здание велосипедной мастерской из Огайо, где братья Райт в 1903 году собирали первый в мире самолет, и увидеть обстановку в доме лексикографа Ноя Уэбстера, автора самых популярных словарей (в Штатах он известнее, чем В. Даль в России). Здесь же офис великого биолога-селекционера Лютера Бербанка («американского Мичурина») и старый гараж, в котором механик Генри Форд колдовал над своим первым четырехтактным двигателем.
На страницах «Одноэтажной Америки» совсем нет описания большого Детройта, города контрастов во все времена, или даже мимолетных видов штата Мичиган из окна машины. Ильф и Петров совершают паломничество. Такого рода путешествие не предполагает поверхностных туристических впечатлений. Взоры обращены к чуду, и озарение не заставляет себя ждать: «По застекленной галерее, соединяющей два корпуса, в желтоватом свете дня медленно плыли подвешенные к конвейерным цепям автомобильные детали. Это медленное, упорное, неотвратимое движение можно было увидеть всюду… Это был не завод. Это была река, уверенная, чуточку медлительная, которая убыстряет свое течение, приближаясь к устью. Она текла и днем, и ночью, и в непогоду, и в солнечный день. Миллионы частиц бережно несла она в одну точку, и здесь происходило чудо – вылупливался автомобиль».
О провинциальной гордости
«Машина несется по дороге, мелькают городки. Какие пышные названия! Сиракузы, Помпеи, Батавия, Варшава, Каледония, Ватерлоо, Женева, Москва, чудная маленькая Москва, где в аптеке подают завтрак номер два: горячие блины, облитые кленовым соком; где к обеду полагаются сладкие соленые огурцы; где в кино показывают картину из жизни бандитов, – чисто американская Москва».
В одном пассаже «Одноэтажной Америки» объединены два серьезных упрека – вульгарные топонимические заимствования и невкусная еда. Вторая из проблем заключалась в следующем: путешественники для экономии времени перекусывали в придорожных закусочных или аптеках (drugstores).
Ильф и Петров раскрыли секрет странного симбиоза фармакологии с кулинарией: «Оттого что лекарства стали изготовляться на фабриках, больному легче не стало, – лекарства не подешевели. Но провизоры потеряли свой заработок. Его перехватили аптечные фабриканты. Для увеличения своих доходов околпаченные провизоры стали продавать мороженое, прохладительные воды, мелкую галантерею, игрушки, папиросы, кухонную посуду, – словом, пустились во все тяжкие. И теперешняя американская аптека представляет собой большой бар с высокой стойкой и вертящимися рояльными табуретками перед ней. За стойкой суетятся рыжие парни в сдвинутых набок белых пилотках или кокетливые, завитые на несколько лет вперед девицы, похожие на очередную, только что вошедшую в моду кинозвезду… Девушки сбивают сливки, пускают из никелированных кранов шумные струи сельтерской воды, жарят кур и со звоном кидают в стаканы кусочки льда».
Провинциальная аптека
В аптеке все-таки есть рецептурный отдел с дипломированным фармацевтом, хотя люди чаще заходят сюда, чтобы запастись кока-колой, кошачьим кормом, дровами для камина и даже книжной или журнальной продукцией… «Мы рассмотрели полку с книгами. Все это были романы: «Быть грешником – дело мужчины», «Пламя догоревшей любви», «Первая ночь», «Флирт женатых». – Нет, нет, сэры, – сказал мистер Адамс, – вы не должны сердиться. Вы находитесь в маленьком американском городке».
Когда-то юная Анна Ахматова завезла из Парижа в петербургскую богемную среду насмешливое прозвище «фармацевты», которым поэты и художники обозначали добропорядочных филистеров-буржуа, желавших приобщиться к таинствам нового искусства. Дочь петербургского провизора Алиса Розенбаум в те годы училась в одной гимназии с сестрой В. Набокова, а после эмиграции, сменив имя и литературный язык, стала одним из гуру интеллектуальной Америки.
Популярные сети аптеко-магазинов CVS или Walgreens продолжают удивлять широким выбором. Борис Пильняк писал: «В аптеках в Америке, как известно… можно лечиться, закусывая, и питаться, излечиваясь». Недорогие бумажные издания в мягких обложках (“pulp ёction”) в них также имеются. Более того, именно такая книга стала общедоступной в провинциальной Америке, где не было модных читательских клубов и сетевых книжных магазинов. В 1935 году общий тираж печатных произведений в Штатах достиг 150 миллионов, на которые приходилось менее трех тысяч книжных магазинов (сигарных лавок было более 18 тысяч). Ассортимент провинциального аптечного заведения с книгами зачастую вызывал улыбку, но на этих же полках в самой американской глубинке стояли нашедшие российского читателя Рэй Брэдбери, Флэннери О’Коннор, Стивен Кинг…
В Соединенных Штатах насчитывается две дюжины городов по имени Москва и почти столько же Петербургов – в штатах Мичиган и Огайо, Вирджиния и Небраска, Индиана и Пенсильвания. Многие из них заслуживают упоминания лишь в качестве курьезов американской топонимики. Есть даже крошечный рыбацкий Петербург на далекой, но не чуждой русскому сердцу Аляске.
В американской географии наблюдается инверсия: Москвой названы совсем небольшие населенные пункты, тогда как Петербурги занимают далеко не последнее место в анналах республики. Самая большая в Соединенных Штатах Москва (Moscow) – окружной центр с тридцатью тысячами жителей и место расположения университета штата Айдахо. Претензии на столичность отсутствуют в других «городах-тезках»: москвичи из Канзаса и Мэйна ведут неторопливый, полу-сельский образ жизни и очень ценят тихие подмосковные вечера.
Старейший из американских Петербургов находится в штате Вирджиния и возник он за тридцать лет до рождения царя Петра Первого. Petersburg был заложен как крепость на болотистых берегах реки Аппоматокс. Отсель поселенцы грозили индейцам и, впоследствии, сынам Альбиона. При строительстве Петербурга, как известно, широко использовался подневольный труд, и многие из его первых строителей не вынесли тяжелого, то есть жаркого местного климата. Мы не случайно упомянули императора Петра I:
