— Поднимаю.

Генри облизнул пересохшие губы.

— Иду ва-банк.

Зрачок оппонента сузился так, что, казалось, исчез вовсе.

— Я вижу, что вы достойный игрок, — сказал одноглазый очень медленно, обдумывая каждое слово. — Так может, повысим ещё ставки, а?

— Куда выше-то, — не сразу понял Генри, — мы и так выставляемся по полной?

— Скажем, удвоим банк?

Змеиный Глаз был бледен, как снег и это можно понять, ещё минуту назад он помышлял себя владельцем восьми сотен полновесных золотых, а сейчас уже уйдёт ни с чем. Ему не остаётся ничего, кроме как дёшево блефовать.

— Удвоим, почему бы и нет? — Генри казалось, будто ангелы небесные приподнимают его над столом.

Змеиный Глаз нервно теребил карты и Генри увидел краешек красной двойки. Одноглазый свистнул своего подручного и что-то сказал тому на ухо. Тот хмыкнул и опрометью выбежал из зала. По казино неслись оживлённые перешёптывания.

Тысячу шестьсот золотых его. Столько денег не всякий герцог имеет. Почти его. Почти. Генри прочистил горло.

— Джонни, подойди сюда.

— А? Кто? Я? — Щербатый заозирался.

— Да ты, ты, болван, наклонись.

Генри что-то прошептал Щербатому на ухо и тот уставился на него, будто не в силах понять услышанное.

— Давай не думай, а? Тебе это противопоказано, пошевеливайся.

Джонни мгновенно вспотел, как из реки вынырнул, и огляделся, словно ища поддержки.

— Быстрее, ради всех богов, — прошипел Генри.

Щербатый стрелой вылетел из зала. Тишина висела такая, что её можно было резать мечом. Только сотни глаз уставились на него и одноглазого. Мгновенья протекали, будто целые сутки, пока в зал не вошёл посыльный его оппонента, и с грохотом не поставил на стол мешок. Внутри было ещё восемь сотен золотом. Когда Генри уже думал, что Щербатый от ужаса решил сбежать, тот, наконец, появился. Воровато озираясь, прижимая мешок к телу, он протиснулся сквозь толпу. Отдал мешок Генри и так же быстро улизнул, весь мокрый от пота.

— Уравниваю твою ставку, — сказал Генри, ставя тяжёлый мешок на стол.

— Тогда и открывай карты, раз уравнял, — отозвался Змеиный Глаз.

В последнее мгновение, переворачивая четыре дамы, Генри ещё не верил в происходящее, но подсознание уже вовсю трубило в боевые рога тревогу. Уж слишком Змеиный Глаз выглядел уверенным.

— Маловато, — донеслось до Генри, как сквозь вату.

Не откладывая, одноглазый бросил на стол четырёх королей. Всё было кончено в одно мгновение.

— Ничего, дружок, подумаешь, восемью сотнями больше, восемью меньше, что это такое, для таких благородных господ, как мы, не так ли?

Змеиный Глаз потянулся к мешку, который принёс Щербатый, и развязал тесёмки. На стол посыпалась мелкая речная галька. Змеиный Глаз моргнул так сильно, что Генри послышалось, будто веко хлопнуло, как входная дверь.

Всё дальнейшее смешалось в одну непрерывную карусель. Одноглазый заорал, как раненый в зад медведь, рванул из-за пазухи мясницкий тесак и, запрыгнув на стол, на четвереньках побежал на Генри. Раздумывать было некогда, Генри схватил кружку и огрел ею Змеиного Глаза в висок. Во все стороны брызнули глиняные осколки. Змеиный Глаз повалился на бок, упал на край стола, переворачивая его. В воздух полетели кружки, карты, глиняные фишки. Его кошель опрокинулся на пол и из него рассыпалась гора золота.

Будто молния ударила в навозную кучу, когда восемь сотен золотых монет оказались на земле.В одно мгновенье весь зал «Луна и грош» сошёл с ума. Люди бросались на пол, хватали деньги, дрались, вырывали их друг у друга из рук, драли волосы и били в зубы. Но сильнее всего в этом рёве безумной толпы слышался крик Змеиного Глаза:

— Держи этого сучонка!

Генри с зажатым в кулаке осколком ручки бросился к двери, протискиваясь через толпу, бежал по головам, наступал на руки и ноги, толкался плечом. Во все стороны молотили дубинки охранников, пытавшихся остановить развернувшееся безумие, но с тем же успехом можно было пытаться остановить водопад ладошкой.

— Держи сучонка, я его порву! — словно боевая труба, продолжал орать Змеиный Глаз.

Подвывая от страха Генри, сумел протиснуться сквозь толпу, плечом налетел на дверь и выпал на улицу. Верный долгу сторож на входе не побежал внутрь, оставшись снаружи, и с любопытством теперь заглядывал через открытую дверь, силясь понять, что вообще происходит. Человеческая масса, дерущаяся за рассыпанные деньги, слилась в единую массу, сквозь которую, будто корабли сквозь бушующие волны, пробивались головорезы Змеиного Глаза.

Генри вскочил и рванул вперёд.

— Стой, стой, сука!

По тёмным улочкам ему в спину неслись крики, а грохот каблуков по деревянным подмосткам, казалось всё ближе. Увы, город Сен-Мари не был достаточно большим, чтобы затеряться в нём, будто иголка в стоге сена, и Генри продолжал бежать и петлять, не разбирая дороги. Выскочить на простор возможности не было. С наступлением сумерек ворота в город закрываются и открываются только по команде стражи. А любая проволочка, малейшая задержка и Генри узнает, какого цвета у него кишки.

Свист и окрики за его спиной раздавались уже с нескольких сторон.

«Разделились, чтобы окружить», понял Генри, и от этой мысли у него чуть желудок через рот не выскочил.«Господи, пресвятая Матерь, защити меня», взмолился он мысленно, не прекращая панический бег ни на секунду. Бешеный галоп, продолжался, кажется, целую вечность. Громыхнула молния и в одну секунду на улицы обрушился шквал дождя. Крики преследователей были всё ближе.

— Сюда! Вон он! Гони его! Живьём брать, демона! Я сам с него шкуру спущу!

Подвывая от ужаса, Генри бежал и продолжал крутить петли по улицам, рассчитывая только на чудо. Внезапно, из-за поворота дороги, прямо на него в упор вылетел Змеиный Глаз. Генри взвизгнул, как испуганный поросёнок, и свернул куда-то вправо, одноглазый рванул за ним. Перед Генри выросла громада крепостной стены. Он распахнул дверь и побежал по лестнице вверх, а за ним, отставая едва ли на секунду, громыхал по деревянным ступенькам Змеиный Глаз. Генри выбежал на стену и побежал мимо зубцов к дверям ведущим внутрь башни, со всего разгона впечатался в них и отлетел, будто кожаный мяч от амбара. Закрыто. Бежать больше некуда. Он дёрнул дверь, отчаянно колотил в неё и кричал. Без толку. Глянул налево, направо. Двадцать ярдов до каменной мостовой внизу с одной стороны и столько же до грязного городского рва, заполненного нечистотами, с другой.

— Ну, всё, добегался, поросёночек,