Несколько первых выходных после отъезда Марито я ехала на остров, дрожа от нетерпения, уверенная в том, что уж в эту-то пятницу обязательно его увижу. Но спустя три недели, когда Кармен сказала, что от него пришло письмо и в нем он сообщил, что еще на какое-то время задержится на Севере, намереваясь там попутешествовать, никакого желания ехать на остров я уже не испытывала.

Это было несчастное время. Без Марито я чувствовала себя совершенно потерянной, как будто всё то хорошее, к чему я стремилась, стало недостижимым. А еще в этом месяце я нарушила клятву, данную моей подруге семь лет назад.

Приближался мой день рождения, и маме с папой пришла в голову мысль, что отличным способом добиться того, чтобы мальчики прекратили меня игнорировать на вечеринках, будет пригласить их к нам на остров на барбекю. Главный аргумент состоял в том, что если эти молокососы, как называл их папа, не приглашают меня на танец, так это только потому, что они меня просто не знают. А раз так, нужно заставить их со мной познакомиться, и наш остров – наилучшее место для того, чтобы они увидели меня в привычной обстановке.

Реализация этого плана производила довольно сильное впечатление: папа нанял речной трамвай, который должен был доставить к нам два десятка приглашенных, в дальнем конце сада были сколочены два длинных деревянных стола, а Малыш по просьбе родителей с самого утра возился с двумя барашками, которые жарились во дворе на расположенных крестом железных жаровнях. Мы с Кармен всё утро готовили салаты и украшали их цветами и листьями: по словам Кармен, мой день рожденья – банкет, а банкеты всегда такие. Маме пришлось вмешаться и выставить кое-какие ограничения: к полудню мы наполнили столы таким количеством цветов, что гостям трудно было бы за ними разместиться. Однако выглядели они столь пышно, а Кармен была так горда нашей работой, что я попросила маму сделать несколько фотографий. Я до сих пор храню их: целая коллекция снимков, на которых мы с Кармен застыли в самых экстравагантных позах, чокаясь пустыми бокалами за разукрашенными цветочными композициями столами.

Незадолго до прибытия гостей мы вымылись в реке – с шампунем и пахнувшим розами мылом, купленным Кармен специально для этого случая. Когда послышался звук мотора речного трамвая, входившего в канал, Кармен побежала домой переодеться, а я, уже одетая, отправилась на причал встречать своих гостей.

Я так нервничала, что у меня дрожали губы, – и я отдала бы что угодно, лишь бы Кармен в тот момент стояла рядом со мной. Первой на причал ступила Люсила Аткинс, одна из заводил нашего класса и к тому же – первая красавица. Люсила не была мне подругой, однако дружить с ней хотела каждая. Ее брат – тот самый «чубчик», которого изображала в наших играх Кармен. Быть принятой братом и сестрой было для нас своеобразной Меккой: вечеринки в их доме, по словам моих одноклассниц, оказывались самыми веселыми. И хотя я никогда там не бывала, втайне умирала от желания быть приглашенной на их вечеринку. У Люсилы были гладкие белокурые волосы до талии, вздернутый носик и кукольное личико. Обычно она носила юбки с воланами и рубашки в цветочек, которые привозил ей отец из Соединенных Штатов. Но в тот день на ней были джинсы-клеш, туфли на платформе и одна из ее рубашек в мелкий цветочек, и стоило ей появиться на причале, как я сразу же поняла, насколько простецки, без изюминки, одета я сама – в прямых брючках и хлопковой футболке. Вслед за ней появился Антонио – мальчик, который нравился Люсиле. Каждый понедельник мои одноклассницы с нетерпением ожидали ее появления, чтобы во всех подробностях узнать, как разворачиваются их отношения, – то, что обещало стать лучшей любовной интрижкой года, но по каким-то неведомым нам причинам Антонио никак не решался, и эти его колебания затрагивали весь наш класс. Остальные гости один за другим выходили на причал, каждый вручал мне подарок, и все они, казалось, были просто счастливы оказаться на острове. Мама отвела мальчикам комнату, а девочкам – две, и весь дом наполнился гвалтом и визгом, пока мы переодевались для купания, а потом в купальниках и плавках снова выходили на причал. Мальчишки бегом, головой вниз, бросались в воду, брызгались на девочек, усевшихся на ступеньках, перекрикивались, подзуживали друг друга. Кое-кто из девчонок тоже отважился залезть в реку, а остальные смотрели на такую перспективу с опаской, но все дружно восхищались островом, моим островом, и первый раз в жизни я почувствовала, что могу стать своей в некой компании.

Появления Кармен я не заметила. Я как раз вылезала из воды, и какой-то мальчишка, уже не помню, кто именно, держал меня за ногу, не давая подняться по ступенькам. Люсила возвышалась над перилами. Она стояла, завернувшись в розовое полотенце, и расчесывала волосы.

– Это к тебе, Альма, – сказала она и скорчила странную гримаску – насмешливую.

Кармен ее не видела, но все, кто был в воде и на ступеньках, с живейшим любопытством принялись искать то, над чем потешается Люсила. Кармен стояла в дальнем конце причала и ждала. Оделась она так, как одевалась на танцы в Феликарии, и выглядела так непохоже на всех других, такой смешной в своем нарядном платье, с прической и накрашенными розовой помадой губами, что я почувствовала, что весь мир вокруг меня летит вверх тормашками. Кто-то засмеялся.

– А, Кармен, привет, – сказала я, вернее, даже прокричала, приветствуя ее поднятой вверх рукой.

Есть события, которые совершаются в одно мгновенье, но занимают во времени очень большое пространство, как будто снятые на камеру в замедленном режиме. Мой голос прозвучал визгливо, как-то лицемерно, и его тон дал понять всем окружающим, что появление Кармен оказалось для меня неожиданным, как будто она явилась без приглашения. Мое приветствие подразумевало, что меня с ней мало что связывает. А брать свои слова назад было уже поздно. Кармен тоже их слышала.

– Пойду взгляну, не нужна ли твоей маме помощь, – проговорила она, развернулась на сто восемьдесят градусов и ушла.

Я выскочила из воды и взбежала по ступенькам, но она уже скрылась в доме, а я, в потоках воды, осталась на улице, среди тех, кто до того момента никогда не был мне другом и стал свидетелем моего предательства, даже не будучи способен понять, что я натворила.

«Она – моя лучшая подруга», – хотела сказать я, но слова застряли у меня в горле.

Я побежала вслед за Кармен. За моей спиной слышался смех Люсилы.

– Вы видели, видели это платье? – произнесла она; дружный хохот подвел черту под этим комментарием.

Кармен была на кухне, резала хлеб и складывала его ломти на блюдо.

– Почему ты не выходишь? – спросила я.

– Мне и здесь хорошо, – ответила она и продолжила резать хлеб.

– А мы решили искупаться до обеда.

– Да, я заметила, – сказала она.

– Да оставь ты этот хлеб. Можно просто положить его на стол и пусть каждый режет себе сам, – сказала я.

Она повернулась ко мне спиной и вышла через заднюю дверь с полным блюдом хлеба.

Я пошла за ней.

– Не хочешь искупаться?

Она мне ничего не ответила. Я увидела, что она ставит блюдо на стол, и застыла в ожидании ее следующего движения.

– Лучше я пойду домой, – сказала она.

Люсила, обвязанная по талии розовым полотенцем, вышла к нам из-за угла дома.

– А обед уже готов? – прозвучал ее голос.

– Это – Кармен, – «моя лучшая подруга», – хотела я продолжить, но и на этот раз не смогла выговорить эти слова.

Люсила подошла поздороваться, но Кармен кивнула, повернулась к ней спиной и принялась поправлять цветы.

Стали появляться и остальные гости, они столпились вокруг стола, галдя и смеясь. Пришел папа и сказал, что обед готов, и это известие было встречено всеобщим ликованием и радостным свистом.

Кармен удалялась по направлению к своему дому.

– Обед готов, Кармен! – закричала я.

Она подняла руку.

– Сейчас приду, – сказала она.

Я знала, что она не вернется.

Дни после моего дня рождения были поистине ужасны. Даже комментарии моих одноклассниц о празднике на острове не могли отвлечь от захлестнувшего меня презрения к себе