— Брось ты свои вечные фантазии. — Йене махнул рукой. — Надо взять себя в руки и не нервничать. Вот ребята из группы Шомоша, какими героями себя считали, а когда обстановка осложнилась, когда не все стало ладиться, они, ну как бы тебе сказать, чтобы ты не обиделся… они выбрали вариант, который был сопряжен с наименьшим риском: перейти через линию фронта, выйти в район, где уже нет никаких боев, зато есть хорошая еда и даже девушки. И унтер их удрал. А ведь ты был прав, когда предлагал найти какой-нибудь разрушенный дом, залезть в подвал и переждать там некоторое время. Но… Видишь теперь, как выглядят герои вблизи…

Электрическая лампочка, горевшая у юноши над головой, вдруг погасла.

— Интересно, есть здесь керосиновая лампа?.. Но тогда нужны спички… — Лаци начал шарить руками по столу.

— Не ищи. В темноте тоже можно разговаривать. Все равно скоро ляжем спать.

— Это верно. Верно и то, что ты только что сказал. Но ведь есть и настоящие герои. Помнишь арестованных, которых охраняли гитлеровцы? Мы встретили их, когда шли в Сигетчеп. Помнишь, как один из узников с кулаками бросился на вооруженного автоматом гитлеровца? Помнишь?

— Конечно помню. Могу сказать тебе и другое. Ты, может быть, думаешь, что тетушка Линда не читала в газете объявления о том, что лица, укрывающие дезертиров, отдаются под суд военного трибунала и расстреливаются?! И все-таки она нас приютила. Не думаю, чтобы ты не понимал, как сильно она рискует. И это настоящее геройство, если хочешь! Правда, сама тетушка Линда вовсе не считает это геройством. Или взять хотя бы твою Магду, которая каждый божий вечер идет по пустынному лугу вдоль озера, чтобы принести нам супу или еще чего-нибудь, а потом возвращается в Буду… Вот такие люди, мой дорогой, и есть самые настоящие герои. Если бы я был писателем, написал бы о них после войны хорошую книгу… Книгу о женщинах, которые часами простаивали в очередях за куском хлеба, а потом попадали под обстрел и умирали вместе с маленькими детьми. Книгу о простых людях, которые делают самую обычную работу…

Йене задумался. Лаци хотел было что-то сказать, но друг опередил его:

— Знаешь, когда у меня кровь в жилах застыла? Когда Арпи сказал унтер-офицеру, что твоего старого полковника, который выхлопотал тебе квартиру, нужно убить.

— Это он просто шутил. Он сам потом говорил, что пошутил.

— Да, но шуткой это оказалось только потому, что сделать этого было нельзя. Я тогда понял, что все это чепуха. Мысленно я видел перед собой старого полковника. Из-под фуражки его выбилась прядь седых волос, а он стоит под дулом автомата. Он, возможно, тоже ненавидел гитлеровцев, и ему надоела эта проклятая война. И вот я представил, как полковник трясется в своем автомобиле, а я стою на перекрестке и очередь за очередью стреляю в него из автомата.

— В такие моменты начинаешь верить, что есть бог на земле, который спас тебя от такого ужаса, — заметил Лаци. В нем родилось подозрение, и он решил спросить друга, как бы тот действовал в нужный момент. — Ну, а теперь на самом деле представь себе, что в руках у тебя автомат, из которого тебя научили стрелять. И тебе вдруг говорят: «Вот здесь недалеко, за соседними домами, расположилась наша зенитная батарея, из-за которой под угрозой находятся жизни многих жителей и их жилища, потому что батарея эта ведет огонь по самолетам противника, а они именно поэтому и охотятся за ней, обстреливают этот район из пулеметов, бросают бомбы. Так вот мог бы ты…

— Нет, не мог бы.

Наступила тишина.

— Да ты с ума сошел, — только и смог произнести Лаци.

— Ничего я не сошел. Нет никакого смысла дальше философствовать на эту тему. Я вот что тебе скажу. Я не могу представить себе, чтобы я своими руками мог убить своего соотечественника. У меня перед глазами все время стоит тот полковник. Мне кажется, я вижу, как кровь течет у него из раны прямо на сиденье автомобиля.

— Хочу тебе напомнить слова, которые ты сказал мне, а я тогда еще удивился, как это ты смог опередить меня, сказав то, до чего я еще не додумался. Когда мы ехали на поезде, ты сказал мне, что в жизни каждого человека бывает момент, когда он должен решиться на что-то, должен пойти на большой риск, если потом не хочет стыдиться самого себя…

— Мы живем в хаосе и разрухе. Раньше у нас была нация. Теперь ее нет. Раньше у нас был народ, а теперь от него остались жалкие остатки.

На этом разговор кончился. Настроение у Лаци сразу же испортилось, и он молча начал раздеваться. Сейчас он был даже рад, что свет погас и они не видят друг друга. Продолжать спор дальше не имело смысла: уж слишком неподходящим был момент для агитации. Лаци начал думать, доверится ли ему Йене, и ему сразу стало легче.

4

Ночью, в первый раз за зиму, выпал снежок. Пушистым слоем он лег на землю, на крыши домов, на мостовые. Но и он не смог сделать красивее этот бедный рабочий район, над которым низко нависло мрачное свинцовое небо. В глаза бросались серые неприглядные стены домов, деревья стояли какие-то черные, а мокрые обшарпанные заборы и изгороди, казалось, отгораживали этот район от настоящей жизни.

Старый Мартин вышел во двор дать собаке немного хлебных корок. На душе у него было неспокойно. Чувствовалось приближение зимы: пахло снегом. Собака тоже была встревожена. Она то совала нос в снег, то, весело отфыркиваясь, начинала бегать вокруг старика.

— Ну, разыгрался… — заворчал Янош Мартин на пса, но в голосе старика не было злости.

Мартин распрямился и огляделся. Кругом — тишина. Воздух был чистый: не чадили заводские трубы.

Старик задумался. Вспомнил далекие волжские просторы, небольшую деревушку, старого Москаленко с кривыми ногами, озера, покрытые сверкающим льдом. И тут же в памяти всплыла фигура красивой русской бабы, которая удивительно хорошо вписалась в зимний русский пейзаж. Той самой бабы, которая спасла его — дала меховые рукавицы и тулуп, без которых бы он замерз.

— Все, что ни делается, к лучшему… — пробормотал себе под нос Мартин. — Так-то оно так…

И он пошел в сарай набрать ведро угля. Хорошо, если зима будет мягкой: топлива хватит до весны. Когда в доме тепло, тогда и голод не так чувствуешь. Но что делать с едой? Где достать продуктов?.. Вот уже несколько недель старик не