Надь.

— Подожди. Пусть поезд тронется, — одернул его Хамош.

Вместе с ними было еще трое молодых рабочих из Маргитвароша.

Пишти Хамош был осужден на три года. Часть этого срока он отсидел в пересыльной тюрьме, а часть — в сегедской, которую все почему-то называли «звездой». В январе этого года Хамоша выпустили на свободу. Еще находясь в камере, Пишти узнал каким-то образом адреса новой явки. Но когда он явился по этому адресу, выяснилось, что человека, к которому он шел на связь, за несколько дней до освобождения Пишти увезли в больницу в состоянии беспамятства. Хамош растерялся. Он боялся разыскивать своих старых знакомых, потому что не знал, за кем из них установлена слежка. Боялся своим появлением навести полицию на след товарищей.

Почти целую неделю Хамош бродил по городу, пока совершенно случайно не встретился на улице с Лукачом, с помощью которого ему снова удалось установить связь с ушедшими в подполье коммунистами. Хамош получил партийное задание немедленно перейти на нелегальное положение и, поселившись в Маргитвароше, начать организацию Партии Мира.

После того как гитлеровцы заняли столицу, партия поручила Хамошу сколачивать военные ячейки и группы из коммунистов. С помощью Шаньо Кертеса, служившего в батальоне связи (его казармы находились на Будафокском проспекте), Пишти удалось связаться с остальными ребятами. После соответствующей пропагандистской работы удалось вовлечь в организацию несколько прогрессивно настроенных унтер-офицеров, а через них достать военное снаряжение и оружие.

Командир отделения Габач на чем свет стоит ругал гитлеровцев. Работал он на военном складе. Несколько раньше способствовал крупным хищениям, которые были совершены группой офицеров. Офицеров разоблачили и арестовали. У Габача дома во время обыска был обнаружен целый ящик ручных гранат. На следствии Габач выдал всех членов антифашистской группы, которых знал лично. Хамоша арестовали, когда он пришел на место условленной встречи с товарищем. Поскольку для полиции он был старым знакомым, его сразу же заковали в кандалы и продержали в них пять долгих месяцев. После нилашистского путча Хамоша перевели в другое место, а в конце октября водворили в тюрьму на проспекте Маргит.

По указанию начальника генерального штаба судил Хамоша военный трибунал.

В зале заседаний военного трибунала на стене все еще красовался огромный портрет Хорти, а большинство офицеров — членов трибунала ненавидели нилашистов.

В ходе судебного разбирательства ни председатель трибунала, ни прокурор, поддерживавший обвинение, не перебивали подсудимых, дав им выговориться до конца. Те в своих выступлениях доказывали, что коммунисты вовсе не являются изменниками родины, поскольку борются за свободу и независимость венгерской нации.

Защитником обвиняемых был назначен адвокат, носивший на рукаве нилашистскую повязку.

В конце концов получилось так, что смертной казни они избежали, но получили десять лет тюремного заключения.

В ноябре тюрьмы начали освобождать от заключенных. Уголовников сразу же направляли на фронт, а осужденных по политическим мотивам волей-неволей пришлось направить на работы в различные мастерские. В мастерских они достали инструмент. Вскоре стало известно, что всех их скоро переведут в комаромскую крепость, а оттуда — в гитлеровский концлагерь. Товарищи с воли передали им указание партии совершить побег, сообщив при этом место и время встречи.

Самым трудным было пронести с собой в вагон и спрятать инструмент, однако и это удалось сделать. Теперь у каждого в руках было долото, отвертка, нож и пилка…

Состав плавно тронулся, постепенно набирая скорость.

— Золотые руки, видать, у машиниста, — проговорил Йоцо Надь. — Вы небось и не знаете, какое это искусство вот так плавно стронуть железнодорожный состав с места?

Хамош, прижав лицо к стенке вагона, в щелочку следил, когда состав окажется на открытом месте.

Пишти понимал, что Йоцо вовсе не собирался всерьез расхваливать паровозного машиниста. Он просто хотел как-то скрыть охватившее его волнение.

— Уж коли у него такие золотые руки, кати с ним до самого Бухенвальда… — съязвил Пишти.

— Я не об этом.

Через несколько минут проскочили семафор.

— Ну, ребята, теперь за работу!

Начало смеркаться. Все работали с таким усердием, что очень скоро на руках появились кровавые волдыри. Пот лил ручьями.

Когда состав подходил к Келенфёльду, дыра была такой, что через нее без особого труда мог пролезть человек.

Ими Пинтер хотел было начать операцию пораньше, но Хамош не разрешил: не хотел, чтобы кто-нибудь попал под колеса или сломал себе шею.

Вслед за восемью коммунистами через ту же дыру сбежали еще четверо осужденных. Одиннадцать человек благополучно скатились с железнодорожной насыпи, и только последний, двенадцатый, угодил головой в телеграфный столб. Столпившиеся у дыры узники ясно слышали громкий, нечеловеческий вопль несчастного. После этого никто уже больше не рискнул выпрыгнуть.

Все держались вместе. Шли по мокрой от дождя пахоте, обходя стороной селения и дороги. Наконец вышли к берегу Дуная.

У воды было свежо. Холод, казалось, пробирал до костей.

— Снег, видно, пойдет, — заметил Хамош. — Так ломит ноги!

— Где ты их застудил? — сочувственно спросил Шаньо Кертес.

— В тюрьме отморозил.

— Прямо в камере?

— Ну, да, в Сибири.

— Там, должно быть, ужасные холода.

Несколько минут все шли молча.

— Убивать человека можно самыми различными способами, — заговорил после паузы Хамош.

В лицо дул сильный холодный ветер.

— Не могу я идти так быстро. — Запыхавшийся Ими Пинтер остановился.

— Нужно спешить, а то все тут замерзнем. Не будешь шевелиться — в два счета схватишь воспаление легких, — сказал Хамош.

Не успели они сделать нескольких шагов, как Йоцо Надь остановился как вкопанный.

— Ребята! Беда! Мы сейчас находимся на этой стороне Дуная, а как мы переправимся на тот берег?!.

Все, разумеется, знали, что Келенфёльд находится на Будайской стороне, но в суматохе никому не пришло в голову, что им во что бы то ни стало нужно перебраться на Пештскую сторону.

— Пошли вдоль берега, пока не найдем какую-нибудь лодку, — предложил Хамош.

— Ну и сказал! Мы ведь не на пляже… Где ты здесь найдешь лодку? — проговорил Йоцо, прыгая на одном месте, чтобы хоть немного согреться.

Пройдя довольно приличное расстояние вдоль берега, они наконец увидели старую заброшенную рыбацкую хижину, неподалеку от которой на песке лежала перевернутая вверх дном лодка. Сдвинуть лодку с места сразу не удалось: она здорово примерзла к земле. Пришлось всем колотить ее ногами. Спустили лодку на воду, но она так рассохлась, что сразу же камнем пошла ко дну. Хорошо еще, что никто не успел сесть в нее, а то пришлось бы искупаться в ледяной воде.

Все с тоской смотрели на широкий Дунай. Холодный ветер пробирал до самых костей. В воздухе кружились первые хлопья снега.

— Вот и переправились!

— Ничего, переправимся!

— Вез воспаления легких нам не обойтись.

— А я