Шрифт:
Закладка:
Все это Лаци почему-то вспомнил теперь и стал перечитывать письмо.
«Дорогой мой, я очень люблю тебя. Верь мне, придет время, когда мы будем по-настоящему счастливы. И нам никто не будет мешать. Но когда это будет?
Я хотела бы закончить свое письмо просьбой: научись терпеливо относиться к людям и ко мне тоже. Прости, если я иногда бываю нервной. Прошу, напиши мне, если я что-нибудь пишу не так.
На этом кончаю. Много раз целует тебя та, которую ты называешь «дорогой девушкой».
Лаци сложил письмо и спрятал в карман.
Любовь, как и человек, имеет свой возраст: у нее может быть детство с типичным детским лепетом, юношеская пора, наполненная романтикой, большими идеалами и планами, зрелость — с ее реальной красотой, без всяких прикрас. Спустя два года на все смотришь иначе.
Перед обедом неожиданно появился Марци Папир. Тетушка Бориш с удивлением уставилась на него.
— Что с тобой, папочка?
Запыхавшийся, он стоял в дверях в своей длинной шубе со шнуровкой, которой так гордился. Вся шуба была перепачкана известью и грязью. На лице — тревога.
— Нет больше «Фортуны». Не существует. Ночью разбомбили здание. Одни развалины остались.
Жена подошла к нему, расшнуровала ботинки, подала тапочки, помогла снять шубу. Она обращалась с ним, как с малым ребенком.
— Построят новое здание, — успокаивала она мужа. — Деньги у хозяина есть, ты же сам знаешь.
— Как ты не понимаешь, несчастная, что нет больше хозяина?! — нервно выкрикнул Марци Папир. — Часть его состояния находилась в деревне, за Тисой, а вся эта территория уже в руках русских.
— Но ты-то жив, и это главное. Ляг и отдохни.
— Не могу я сейчас отдыхать…
Йене стал выяснять подробности.
Через некоторое время в полуподвал спустилась горничная.
— Бориш, дорогая, иди быстрей, поможешь господам уложить вещи. Они очень спешат, в Вену уезжаю?! И меня берут с собой!
— Ой-ой! Останется особняк без присмотра!
— Вас они оставляют присматривать за домом.
— Что я здесь один без господ? Нет у меня никакой власти!
Лаци подумал, теперь Марци Папир поймет, что мы, венгры, потерпели поражение в этой войне.
Но старик думал несколько иначе.
На второй день после отъезда господ, когда парни пошли на кухню завтракать, на столе рядом с кофейником лежал свежий номер газеты «Вирадат», украшенный эмблемой нилашистской партии. На первой странице крупным шрифтом во всю ширину газеты был набран лозунг: «Смерть дезертирам и укрывателям!»
Тетя Бориш разлила парням кофе, стараясь не смотреть на них. Марци Папир важно восседал во главе стола и, ни на кого не глядя, грыз хлебную корку. Йене покраснел до корней волос. Лаци, глядя прямо перед собой, пил свой кофе.
— Какой трус, этот Марци!..
— Ты ждал от него, что он из-за нас встанет перед дулом гитлеровского автомата?.. — Лаци криво улыбался.
— Но как он все это подло устроил… Нас он не выгоняет, ни слова не говорит, но зато подсунул к утреннему кофе газету. Смотрите, мол, сами.
До сих пор он был уверен, что дом генерального директора никто не осмелится обыскать. Но господин директор теперь укатил в Вену, и, следовательно, риск сразу увеличился. Такую ответственность он на себя брать не хочет.
— Свинья! Мерзкий прислужник!
— Таков он и есть. А теперь давай подумаем, куда нам деваться.
— Куда хочешь, но я не хочу после этого находиться с ними под одной крышей.
— Я думаю, — указал Лаци, — нам нужно подождать до вечера. Сегодня обещала прийти Магда. Может быть, она что-то придумает. Во всяком случае, дяде своему скажи, что сегодня мы от него уйдем. Пусть он не трясется от страха.
Магда пришла под вечер, продрогшая от холода.
В каморке горничной втроем обсудили сложившуюся ситуацию.
— На этой неделе я встретилась у тетушки Риго с Арпадом Шомошем! Он сказал, что у него есть родственница, которая живет в городе на улице Аттилы у жениха, а тот — унтер-офицер и живет в келенфёльдских казармах. Завод Мессершмитта срочно эвакуируют, часть завода размещают в винных подвалах в Кёбанье, а часть вывозят в Австрию. Братья Шомоши принимали присягу и, следовательно, тоже должны уехать с заводом.
— А как поживают сестры Видоцки? — поинтересовался Лаци.
— Они так и застряли в Сигетчепе, а он якобы уже в руках Советской Армии. Ребята, милые, русские уже совсем близко. Вчера они обстреливали Кишпешт из пушек. Один трамвай взорвался прямо на линии, и теперь они ходят только до площади Катона.
— Теперь уже действительно недолго ждать.
— Так что же нам делать, Магда?..
— Если вам надоело у Марци, переселяйтесь на улицу Аттилы. Унтер свой человек и может даже раздобыть для вас документы.
— А это не…
— Хотя, честно говоря, я не в восторге от того, что вы будете находиться в Буде. Русские раньше освободят Пешт, в Буде же бои могут затянуться, и я не успокоюсь до тех пор, пока не найду для вас надежного уголка в Маргитвароше. Я говорила со своим братом, он кое-что пообещал, но нужно ждать дня два. Пока же вы побудете на улице Аттилы.
Лаци привлек к себе Магду, прижался к ее холодной щеке.
— Я думаю, без тебя мы бы уже пропали.
Йене сказал хозяевам, что они уходят.
Марци Папир был ошеломлен.
— Почему бы вам не остаться? Места хватит всем. Вы нам нисколько не мешаете. Почему так внезапно? — Но по лицу старика было видно, что он доволен.
Жена его стояла у плиты. Лаци хотелось увидеть на ее лице выражение сочувствия.
— Бедные мои мальчики!.. Уходите хоть в надежное место? Будьте осторожны: в городе сейчас неспокойно, — проговорила тетушка Бориш, с трудом сдерживая зевоту.
2
В кромешной тьме они разыскивали нужный дом. Магда хотела проводить их, но Лаци не разрешил.
Йене тактично шел впереди, чтобы дать влюбленным возможность попрощаться.
Мимо них по улице, скрежеща гусеницами, ехали танки. От грохота моторов дрожали стекла в окнах домов; из выхлопных труб вырывались языки пламени, освещавшие
