Срывался голос, все тише и тише, через силу плевался Денис.

Потом прошли силы, и стало так неудобно и тесно, что зажали стены, опустился потолок и снова запахло тюрьмой.

– Меня тут в ментовку звали работать. Представляешь? – засмеялся Костя, пытаясь о чем-нибудь другом поговорить.

– Ну, а ты чё?

– Ну, а я чё. Нет, конечно, не согласился, – с гордостью ответил Костя.

– Ну и глупый, – сказал Денис, – надо жизнь устраивать. Ты у матери один. Ты о ней подумай.

– Да я думаю, что ты мне объясняешь.

– На меня-то не рассчитывай. Я уже списанный экземпляр.

– Да ладно тебе, – продолжал Костя.

– Складно. Гони этого Старшого и передай, что я все помню. А он ответит.

– Хочешь, он прямо сегодня ответит? – зачем-то предложил Костя, словно мог что-то сделать авторитетному Старшому.

– Я тебе сказал, делом займись. Работу найди. Хоть грузчиком, хоть дворником. Что у тебя, рук, что ли, нет? Голова вроде тоже на месте, ты же учился в школе, шарил там в этой математике. Армию вон прошел. Хули ты шкеришься.

– А нет никаких перспектив, – махнул Костя.

– Никаких перспектив нет здесь, на зоне, – ответил Денис, – а на свободе можно жить, ты мне тут не заливай.

Костя рассказал бы, как безуспешно искал работу, пока Старшой не появился, пока не подарил веру в лучшую денежную жизнь.

– Все будет нормально, – пообещал и сам вроде поверил в сказанную чепуху.

– Только попробуй накосячить. Я специально выйду, чтобы тебя придушить. А если не выйду – сбегу.

– Да выйдешь, куда ты денешься. А если бежать, найдут же.

– Найдут, – согласился Денис, – знаю.

Костя уже расхотел прощаться, но Денис кивнул и показал кулак. Смотри у меня.

– Ты понял? Будь молодцом! Не ввяжись никуда.

– Да знаю, знаю, – отмахнулся Костя.

Мать говорила, что не простит.

– Ну почему ты не сказал? Я бы тоже поехала.

– Мама, перестань, – объяснял Костя, – Старшой и так еле договорился.

– Старшой. Нашел друга.

– По крайней мере, он помог.

– А мы бы сами справились. Я бы сама все решила, – не выдержала мать. Она взяла и расплакалась и успокоилась очень быстро, выплеснув разом порцию назревших слез.

– Дениска мой, как же он там?

– Нормально. Я бы сказал, очень даже. Поплотневший такой, краснощекий.

– Честно?

– А то, – соврал Костя.

Он не стал передавать слова Дениса.

– Я, наверное, пойду в полицию работать.

Мать кивнула.

– В полиции сейчас хорошо, у одной на работе сын там. И живут нормально.

– Ну вот, – взгрустнул Костя, – я думаю, справлюсь.

Весь день он лежал на стареньком своем диване с подбитыми ножками, взбивал без конца подушку и хотел уснуть. Иногда засыпал, проваливался в получасовой трепетный лабиринт. Зудело в ногах, тянуло в суставах. Снилось, как ходит по району, собирает алкашей. Вокруг теснится толпа, и каждый кричит обидное «мусор».

Потом просыпался и понимал, что не возьмут на службу. Судимый брат, у самого – те еще задатки. И легче как-то становилось, курил в форточку, и ноябрь бил в лицо когтями проступающих холодов.

Он не стал бодаться со Старшим. Пожал руку и сказал:

– Слушай, я, наверное, не пойду к вам.

– Это еще почему? Я почти договорился. Там серьезные люди все решают.

– Ну да, – согласился Костя.

– Ты пойми, я бы тебя взял без разговоров. Я тебя хорошо знаю. Я брата твоего знаю. Но пока ничего не могу сказать.

– Ладно, – сдался Костя, – если получится, я пойду. Не получится, пускай. Не судьба, значит. Но ты спроси все равно.

– Как там брат?

– Рассказал, как было на самом деле.

Старшой сделал вид, что не слышит, не понимает, о чем вообще разговор.

– Ты передал ему? Я переживаю. Все дела.

– Передал, – ответил Костя.

С очередной безнадегой, с былым безденежным постоянством он шатался по квартире и места не находил. Позвонил одному – извини, дружище, работаю. Позвонил второму – давай в другой раз, жена рожает. Третьему позвонил, не дозвонился. А четвертый позвонил сам, но Костя не ответил.

Потом звонили еще и еще. Звонок повторялся, и Костя специально не брал трубку, радуясь, что хоть кому-то нужен. С наслаждением всматривался в неизвестные цифры. Думал, ну вот еще раз позвонит, и точно возьму.

Позвонили. Взял.

Он угукнул – ага, понял. Он не понял и снова агакнул – угу, обязательно. Он попрощался и пообещал приехать. За матерью Летчика звонил Ксива, и приходило понимание. Потом он звонил, и понимать стало необязательно. Стоило ехать, и он оделся уже, собрался за билетом, но понял, что денег нет, и почти заглянул к матери, чтобы потеребить – на время, верну обязательно. Мать бы сказала, перестань, пожалуйста, не возвращай, да придумаем что-нибудь. Но не стал Костя просить, а только поделился не горем, но однозначным неприятным подгоном.

– Вот такие дела.

– И как же так? Да, Господи, ты мой. И сколько ему лет?

– Как мне.

– А как же его? А кто?

– Не знаю, – ответил Костя.

Он впрямь не знал, кто убил. Убили, и все. Понял, что случилась драка, избили до смерти, вот такая история.

– Я поеду тогда. Ну, понимаешь.

– Да, – сказала мама. – Денег дать тебе?

– Какие деньги, мам? Ты что? Есть у меня.

– Откуда у тебя есть? – махнула мать и поднялась уже, потянулась за сумкой.

Костя почти растаял в этом искушении, в спасительной материнской доброте, услышал, как звучит «молния» замка и клепка на кошельке. Ему бы согласиться (слушай маму, сынок), но так мерзко вдруг стало, почудился братский кулак (мать береги, а то…), и Костя неприятно закричал:

– Я сказал, не надо. Говорю же, есть.

Он убежал, схватив куртку, и не возвращался до утра, а мать до позднего вечера не убирала деньги, подсчитывая, сколько нужно оставить и сколько уже в заначке на тот самый случай, которого не ждешь, но который почему-то обязательно наступает.

7

Дорожный камушек, сам того не желая, ударил в лобовуху и швырнулся в обочину. Костя старался ехать ровно. Он и ездить-то особо не умел, сдав на права со второго, что ли, раза.

– Не заехал на эстакаду, – рассказывал дембелю.

– Как же так?

– А вот так, – пожал плечами Костя, – не заехал, и все.

Сейчас не выходил на обгон, держал полосу и свято соблюдал скоростной режим. До полного куража оставалось угодить под жезл гайцов, то и дело он давил на тормоз, пялился в боковое зеркало.

Простояли в очереди на