Шрифт:
Закладка:
Он долго не спал, ворочаясь и сжимаясь, прячась в одеяло, путаясь в простыни. Завывала улица прощальной собачьей бесилой.
Потом все-таки заснул и пролежал, не двигаясь, до злого будильника. Ему снились армейские казармы с расставленными в ряд шконками. Синева изношенных покрывал растекалась по койкам. Черные полоски у основания таращились сквозь ночь. Потянул рывком, и вот она, долгожданная белизна простыни. И, словно прыгнув со второго духанского яруса по команде «подъем», проснулся, вступив в новый служебный день.
Он всегда рано вставал – раньше, чем нужно, по крайней мере, можно было позволить и неспешный подъем, и вполне вальяжную прогулку по району до отдела. Но каждый раз полковник мчался на службу, представляя, что без него налаженный механизм обязательно даст сбой, рухнув незаслуженно в пропасть матушки-земли.
Сегодня же, несмотря на привычное утро, плелся он нехотя, почти считая шаги, контролируя дыхание. Раз и два, раз-два. То и дело озирался по сторонам, заглядывал в подворотни, бросал взгляд на мусорные контейнеры, пытаясь среди беспризорных дворняг разглядеть обиженную Ла-пулю.
Но Ла-пули нигде не было. Тогда полковник решил, что собака, скорее всего, теперь никогда не выйдет к нему, заприметив даже из какой-нибудь дали, и все будет правильно.
Уже на крыльце отдела услышал он угрюмый лай, но обернуться не успел, определил, что Ла-пуля скулит иначе, а когда обернулся все-таки – убедился: и впрямь промчалась чужая, и захотелось унестись куда-то прочь вместе с этой свободной псиной.
Потом стало заметно тише. А когда зашел в отдел, тяга суеты победила, и поверилось в неизменность всего былого.
Она кричала так, как никогда бы не смог ни полковник, ни генерал, ни любой представитель начальствующего состава. Она грозила уничтожить всех и каждого, добраться до самых высоких звезд и победить. Она сама скулила, как эта Ла-пуля, с которой пришлось расстаться, а следовало бы любым способом проститься с ней – активной гражданкой, не знающей границ и правил мирного сосуществования.
Что могло случиться в этот раз, начальник не знал, и только хотел пригласить дамочку в кабинет, чтобы обязательно разобраться (а как иначе), принять меры к защите прав и свобод, разрешить заявления, удовлетворить просьбы, как женщина шавкой кинулась на полковника, угодив ему краем внушительной сумки куда-то в область груди.
«Что вы себе позволяете?» – хотел крикнуть начальник, но дамочка опередила и задала тот же вопрос.
– Вы хоть представляете, что теперь с вами будет? – продолжала она. – С вами, со всеми?! Да вы просто не знаете, кто я такая! Я вам устрою!
Полковник внимательно слушал и ждал, когда же она закончит и выдаст наконец ключевую правду. Но женщина, как и прежде, не договорила, ничего не устроив, ничего не показав, а зашагала важно к выходу, ругаясь и звеня.
Напуганный не меньше, чем первые заявители, дежурный встал по стойке «смирно» и, приметив кивок начальника, дал ноге слабину и продолжил стоять.
– Товарищ полковник (даже как-то «таа-рищ палковн…»), – заикаясь и пыхтя, проронил дежурный, – я пытался…
– Мы все пытались, – подтвердили опера.
– Мы хотели, но… – задали участковые.
– Мы не смогли, товарищ полковник, – подытожили пепеэсники.
Сотрудники ждали прописного грохота, но полковник пожал каждому руку и, выдохнув, подтвердил:
– Благодарю за службу, ребята.
Прижавшись к стенке родной конуры, лежала собака, потупив огромные, полные человечьих слез, глаза. Вытянув длинную белесую морду и спрятав под себя непослушный хвост, наблюдала, как приближается к ней начальник. Съежившись в жесткий комок, она почти вросла в голую землю, сжав здоровую пасть, не зная, как еще убедить полковника, что станет отныне молчать, что не позволит нарушить своим присутствием сложившийся полицейский устой. Быть может, она поняла даже, что ради хорошей службы можно и нужно чем-то пожертвовать.
Но полковник не знал, о чем думала бедная Ла-пуля.
Почесав ей где-то за ухом, лишь пообещал:
– Мы обязательно что-нибудь придумаем. Все будет хорошо.
2017
