– А скафандр, – с прашиваю, – как там, в скафандре?

– Жарко, – не сдается Катя, – но безопасно.

Гриша носится по кухне, изображая пущенную в космическую вечность ракету, и просит взять с собой. В следующий раз.

– Мам, а когда ты полетишь в космос?

– Не знаю, – говорит она и косится на меня, – надеюсь, что никогда.

– Ну, мама. Давай полетим в космос. Возьми, пожалуйста, с собой. Не хочу без тебя.

Она обещает, что обязательно возьмет, но для начала нужно позавтракать. Кушай блинчики, Гриша, запивай и прожевывай. Нам предстоит долгая счастливая жизнь.

Потом я ухожу в комнату и валюсь на кровать. Пружинистая подушка резонирует в висок, а пьяный самолет ворожит пред глазами облачной пылью.

Гриша громким поставленным голосом читает стихи, а Катя хлопает и просит повторить. Мне кажется, она притащила даже табуретку и заставила читать, как читают настоящие поэты в кино, поднявшись на трибуну, закинув руку за голову, с напыщенным достоинством.

Тра-та-та и пам-па-рам,

Три-та-та, парам-пам…

Сквозь пьяную судорогу приходят мне чужие строчки, вроде:

Все кричат, и хоть бы хны —

До чего ж упрямы.

Говорят, ну как же так,

Где же ваша мама?

Да вот она, посмотрите. Наша мама рядом, никуда она не улетела. Наша мама самая лучшая, наша мама – герой. И теперь обязательно мы станем счастливы.

Я ребенку расскажу:

Маму знает каждый,

Мама наша космонавт,

Прилетит однажды.

Прилетела, прилетела, прилетела.

Завтра у нас детский утренник в саду по случаю Дня матери, и Гриша готовится к выступлению. Слышу щелчки гладильной доски и тиканье утюга – нужно погладить рубашку, постирать брюки. «Гриша, у тебя есть бабочка? Нужно срочно отыскать бабочку, ты должен быть самым красивым», – суетится Катя.

Она вбегает в комнату и спрашивает, есть ли у него чертова бабочка или на крайний случай галстук. Я прошу посмотреть в антресоли.

– Тебе плохо? – спрашивает Катя.

– Мне хорошо. Занимайтесь, пожалуйста.

– Ага, конечно, – и убегает к сыну.

Она пока не вправе спрашивать, где я был, с кем проводил время.

Я засыпаю и сквозь сон слышу отклики генеральной репетиции. Настало время песен и танцев, сейчас доберутся до инсценировки полета в космос. Засыпаю.

Снится отец. Гуляет по нашему огороду, где я ребенком ловил водомерок в контейнере и воровал соседские огурцы. Отцу тридцать лет – он жмет руку, как добрый товарищ, и просит закурить. Бью во сне по карманам, пачка осталась в куртке, и мне бы встать, пройтись, вытащить сигареты, но отец машет – ладно, не суетись, мы что-нибудь придумаем.

Так и живем, что вечно придумываем.

Сидим на каком-то поваленном дереве и наблюдаем, как опускается солнце. В голубой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, он мусолит стебель травинки и просит посидеть хоть немного.

Да сколько захочешь, отец.

Слышу голос матери, а мать не вижу. «Хватит вам, наигрались, домой…» Обернусь – никого. А потом опять материнский зов. Отец говорит, чтобы я шел: мать надо слушаться. Не пойду, говорю. Только с тобой хочу, так я соскучился, папа.

Прерывисто квакают лягушки. Неожиданный всплеск воды, затишье.

«Ну, как ты?»

«Хорошо».

«В школе как? – спрашивает отец, а я не пойму, при чем тут школа. – Исправил математику?»

«Исправил», – вру не краснея.

«Ну-ка посмотри. Опять обманываешь?»

Я смотрю ему в глаза и сам не знаю наверняка, исправил ли. Сколько лет прошло, папа, какая математика. Что ты говоришь? У меня тут другие уравнения и новые задачи.

«Врешь», – замечает отец.

«Да кому нужна эта математика? Думаешь, я дважды два не посчитаю? Посчитаю. Если бы все проблемы как эти дважды два были…»

«А ты привыкай, – говорит отец. – Нужно бороться».

«Уже темнеет, пора домой, – надрывается голос, – ребята, скорее».

«Пойдешь?» – спрашиваю отца.

«Нет, а ты иди. И выучи уроки, не огорчай меня, ладно?»

Я обещаю разобраться с математикой. Рубашка отца развевается на ветру, голубым пятном оседая в сумрачном скопище вечерних облаков. А потом рубашка исчезает, и отец вслед за ней расплывается в мутной близорукости огородной тиши.

Просыпаюсь. Гриша скачет по квартире, гоняя мяч. Остается запульнуть им в окошко, чтобы окончательно подытожить выстраданное разлукой счастье.

– Мама, смотри, – он чикает мячиком, выбивая на коленке десятку, – умеешь так? А так? А вот так?

Катя признается, что не умеет.

– Ты станешь отличным космонавтом, сыночек.

Наклонив пятилитровку, смягчаю горло, потому что очень хочется жить. Обмочил воротник, аккуратно сползла к штанине вода, тронула прохладой.

– Гриша, подойди.

Он не слышит, а может, придуривается, потому что занят игрой с матерью.

– Гриша!

Хоть оборись – не докричишься.

– Гриша!

– Ну чего? – недовольно спрашивает, забегая в кухню.

– Пойдешь со мной гулять?

– Нет, папа, мне сейчас некогда.

– Чем же ты занят?

Не ответит и скроется в коридорной нише, прячась от мамы, которой выпало водить. «Где же Гриша, – ищет она, – где же мой хороший?»

Сегодня воскресенье. Я стою на балконе и нежно расправляюсь с утренней сигаретой. Пепел осторожно падает на мои клетчатые шорты. Я недовольно отряхиваюсь, убиваю дохнущий огонек сигареты о край стакана и выкидываю бычок.

Сегодня прекрасный вечер. Самое время прогуляться до магазина за молоком и хлебом. Но мне так хорошо, что выходить никуда не хочется.

Громадное небо, бескрайнее, как моя память, укрывается ночью. Редкие облака виднеются на западе. Неторопливо тянутся и расплываются в свежих тонах.

Еще бы курнуть, но сигареты кончились.

– Когда мы встречались, хорошее было время, ты помнишь? – говорит Катя.

– Конечно, помню.

– Все так быстро пролетело… Мы даже не думали, что все так быстро пролетит. Помнишь, как ночевали у озера. Говорил, что умеешь ловить рыбу, а ничего не поймал. Ладно, просто не было прикормки. Это не важно. Я все равно тебя любила, хорошо, что ты есть.

– Хорошо, – соглашаюсь и не верю, что все-таки дождался.

Катя гладит меня по голове.

– Раньше ты считала, что счастье может быть вечно, и любовь, и мы с тобой…

– Я и сейчас так думаю, потому что люблю тебя.

– Любишь?

– Да. Я всегда любила. Знаешь, так бывает. Живет человек, а потом что-то происходит в его жизни, что заставляет его измениться. Взять в одночасье и стать другим. Ты понимаешь?

– Немного…

– Мне очень хочется, чтобы ты все понял. Помни, пожалуйста, мы всегда будем вместе.

– Ничего вечного не бывает.

– Нет, бывает. Теперь все будет иначе. Я мечтаю, как мы втроем поедем на море.