Спустя какое-то показавшееся часами время, она подъехала на нашем красном минивэне Форд. Она вышла, только взглянула на мое лицо, и спросила:

— Что не так?

— Все так, — ответил я, стоя на дорожке без своих маленьких девочек. — Позвонил парень из Белого дома и попросил меня стать окружным прокурором Соединенных Штатов в Нью-Йорке.

Ее глаза округлились.

— Ты не можешь сказать «нет».

— Я и не сказал. Но сказал им, что перезвоню, если ты будешь против.

Она заплакала, закрывая лицо раскрытыми ладонями.

— Я возвращаюсь в Нью-Йорк. Боже мой, я возвращаюсь в Нью-Йорк.

Мы возвращались в Нью-Йорк, где все-еще дымилась площадка Всемирного Торгового Центра. Я возглавлю 250 прокуроров с сотнями дел, начиная с терроризма и насильственных преступлений, до корпоративного мошенничества, включая то, что станет одним из самых громких дел за мою карьеру.

Патрис открыла боковую дверь минивэна и большая керамическая тарелка с рогаликами, которую она брала в церковь, выскользнула. В мгновение, которое было сложно не воспринять как пророческую метафору, она разбилась вдребезги о дорожку.

Глава 5

Легкая ложь

Когда Марту Стюарт[5] в марте 2005 года выпустили из тюрьмы, пресса акцентировала внимание на том факте, что ее собственный капитал вырос за время нахождения в заключении. Словно целью прокуроров было уничтожить ее, а не наказать за ложь во время расследования и не послать месседж, что люди, независимо от их положения, не могут препятствовать отправлению правосудия.

Я произносил речь в Лас-Вегасе и знал, что СМИ постараются получить от меня на камеру «реакцию из засады», так как я был окружным прокурором Соединенных Штатов, предъявившим ей обвинение, и в результате получившим огромное внимание СМИ и огромный поток критики. Как и ожидалось, подошли телеоператор и местный репортер с микрофоном. Репортер сунул мне в лицо микрофон и произнес взахлеб: «Мистер Коми, Марта Стюарт сегодня выходит из тюрьмы, и у нее на две сотни миллионов долларов больше, чем когда она попала туда. Как вы себя при этом чувствуете?». (По какой-то причине, он произнес «чувствуете» как «чууууувствуете»).

Я выждал паузу, посмотрел в камеру и, стараясь не улыбаться, выдал строчку, которую дюжину раз репетировал в голове. — «Ну», — медленно произнес я, — «все мы в Министерстве юстиции заинтересованы в успешном возвращении в общество наших заключенных. Возможно, мисс Стюарт справилась лучше, чем большинство наших осужденных, но, конечно же, это не повод для беспокойства». С каменным лицом я кивнул и ушел. Тот репортер понятия не имел, что я дурачился, но оператор — они, как правило, более приземленные члены коллектива СМИ — так сильно смеялся, что камера прыгала вверх-вниз. Кадр был слишком дерганым, чтобы его использовать.

Марта Стюарт не совершила преступления века. Сперва я посчитал его досадной неприятностью в сравнении с теми, которыми мы занимались ежедневно — делами, оказывавшими большее влияние на жизни людей. Но что-то заставило меня поменять свое мнение. В конечном счете, это дело было о чем-то более значимом, более важном, чем о богатом человеке, попытавшемся продать несколько акций перед тем, как те рухнули. И во многих отношениях я не мог тогда представить, что оно окажет значительное воздействие на всю мою оставшуюся карьеру в правоохранительных органах — преподав уроки, которыми я еще долго буду пользоваться впоследствии.

* * *

Все лгут в определенные моменты своей жизни. Важные вопросы — где, в отношении чего, и как часто?

Один из неизбежных вопросов, которые задают всем моего роста, особенно незнакомцы в лифте, не играл ли я в колледже в баскетбол. Ответ отрицательный. Но это была долгая история, почему, включая позднее подрастание, операцию на колене и различные затраты времени. Я понял, что никто не хочет выслушивать все это, а даже если и слушал, то это был слишком длинный рассказ для поездки на лифте. Так что на протяжении нескольких лет по окончании колледжа я выбирал легкий путь и просто кивал или отвечал «угу» всем задававшим мне этот вопрос незнакомцам. То же самое я сказал друзьям, с которыми играл в баскетбол, когда поступил на юридический факультет. Не знаю, почему я так поступил. Возможно, я сомневался. Возможно, так было проще. А, возможно, мне нравилось, когда люди считали меня колледжским спортсменом. По-видимому, это была маленькая и безобидная ложь, сказанная глупым подростком, но, тем не менее, это была ложь. И она съедала меня изнутри. Так что по окончании юридического факультета я написал друзьям, что солгал, и поведал им правду. Кажется, все они поняли. Один из них ответил — как сделал бы лишь настоящий друг, — «Мы знали, что ты не играл в колледже, и нам было все равно. Ты отличный друг и отличный игрок. Конечно же, в остальном ты отстой».

Полагаю, больше всего в той маленькой лжи меня волновала опасность, что это войдет в привычку. Много раз на протяжении лет я видел, как лжецы становятся столь искусны во лжи, что теряют способность различать, что правда, а что нет. Они окружают себя другими лжецами. Этот круг становится все теснее и меньше по мере того как из него изгоняют тех, кто не желает отказываться от своих моральных компасов, а те, кто терпим к обману, теснее сплачиваются вокруг центра власти. Тем, кто готов лгать и терпеть ложь, предоставляются привилегии и доступ. Это создает культуру, которая становится образом жизни. Легкая, привычная ложь — очень опасная вещь. Она открывает дорогу к большей лжи, в более важных местах, где последствия не столь безобидны.

* * *

Каждый год небольшому числу людей предъявляются обвинения в инсайдерской торговле. Несколько человек в хороших костюмах и наручниках выставляются напоказ перед камерами и отправляются в залы суда, но обычно их дела проходят, не привлекая особого внимания за пределами финансовой прессы. Но в январе 2002 года все должно было измениться, когда на мой стол окружного прокурора Соединенных Штатов на Манхэттене легло дело одной малоизвестной биотехнологической компании с одним хорошо известным акционером.

В конце 2001 года Сэм Уоксол, владелец компании «ИмКлон» в панике продал свои многочисленные акции компании, узнав, что регулирующие органы собирались отказать в лицензии на новое чудодейственное лекарство «ИмКлон». Проблема для мистера Уоксола заключалась в том, что широкая общественность ничего не знала в отказе на лицензию. По закону, генеральный директор не имеет право просто продать свои акции, когда узнает что-то важное, чего не знают обычные акционеры. Это