пор пока она не выйдет замуж за человека подходящего происхождения, который затем становится регентом царства вместо нее до совершеннолетия мужского потомства. Запрет на отклонение от этого правила, подтвержденный Третьим Великим советом царей – не результат бережливости со стороны людей, а сознательное решение создателей науки царей, сформированное из огней незаметных неудач предыдущих поколений… Древние были довольно многословны, – пожаловался Сахадев. – Это двухстраничный трактат о том, что именно старший потомок является наследником престола, ваша светлость. Я воздержусь от того, чтобы зачитывать его полностью. Если, конечно, ачарья Крипа не считает, что необходимо прочитать и услышать дополнительные выдержки.

Шакуни глянул на Крипу, который бросил презрительный взгляд на Сахадева. Он был не из тех, кто легко сдается:

– Но нет никаких законных доказательств, подтверждающих возраст Юдхиштира, не так ли? – сказал он. – Его рождение не было внесено в царские анналы и архивы. Свидетелей фактической беременности госпожи Кунти нет. Хаос всегда должен уступать место порядку. Возраст царевича Дурьодханы неоспорим и подтвержден всеми обстоятельствами.

Шакуни в смятении покачал головой. Крипа должен был согласовать свои слова с ним, прежде чем озвучил это вслух.

Арджуна отвернулся от окна и бросил на Крипу ядовитый взгляд:

– Прости меня, ачарья, но ты, возможно, не помнишь, что моя мать, бывшая королева Хастинапура, была слишком занята сбором дров, тасканием воды из колодцев, заботой о нашем больном отце и своей беременностью, находясь при этом в самых уединенных лесах, где компанию ей составляли лишь шакалы и гиены, чтобы у нее было время изготовить папирус для свитков, сделать чернила из древесного угля и обрезать птичьи перья для письма, чтобы записать дату и время рождения моего брата и отправить это в Хастину для ведения записей.

– Но не думаю, что это было за пределами возможностей твоего отца, – холодно откликнулся Крипа.

– Не позволяй своему сердцу опередить разум, царевич, – сказал Шакуни, становясь на защиту Крипы. – Это вопрос непосредственно закона, и его следует рассматривать с бесстрастным умом.

– И именно так мы сейчас его решаем? – Блестящие глаза Арджуны обежали зал. – Бесстрастно?

– Тогда давайте перейдем непосредственно к закону, – поспешно вмешался Сахадев. – Ачарья Крипа, я понимаю твои сомнения. Однако, учитывая, что мать Кунти – бывшая королева Хастинапура, она имеет право на права Первых лиц, не так ли?

Ачарья Крипа неохотно кивнул.

– Следовательно, допрос Первого лица равнозначен оспариванию царского высказывания. По закону такой вызов, в случае неудачи, карается смертной казнью. Смертью через… всего мгновение, ачарья… – Сахадев принялся театрально рыться в хрупких пожелтевших страницах книги. – Вот!.. – Сахадев начал читать: – Человек, который указывает обвиняющим пальцем на божественную святость царя и его людей, если будет доказана его неправота, виновен в святотатстве и будет наказан презрением. Руки намина должны быть сломаны. Кшарья будет убит. Драхма должен быть четвертован лошадьми. Решт будет подлежать…

– Да, да, я, демон раздери, знаю, что там написано, – фыркнул Крипа. – Мои предки были теми, кто написал это, мальчишка.

– Никто не ставит под сомнение правдивость госпожи Кунти, – успокаивающе сказал Шакуни. – Мы все знаем, что она образец добродетели.

– Теперь, когда мы договорились об этом, – сказал Сахадев, – может быть, продолжим?

III

Несколько часов прошло в обсуждении Законов Союза, старых решений трибунала и даже учений самых известных ачарьев Меру, но все безрезультатно. Слышались тонкие угрозы. Предупреждения о беспорядках. Предлагалось провести референдум. Обсуждалась квалификация голосующих. Ни одна из сторон не сдвинулась со своей позиции. Время мчалось, как стремительная река. Сахадев был прав. Люди, собравшиеся снаружи, несомненно, будут обеспокоены. И если Панчал чему-то и научил, так это тому, что беспокойные толпы легко превращаются в жестокие толпы.

Просьбы Шакуни подождать Дурьодхана и, если на то пошло, остальных членов Совета Восьми, были отклонены Бхишмой. Он пообещал Сотне снаружи, что члены Трибунала не покинут комнату, пока не будет принято решение, а Бхишма был известен своей приверженностью своим клятвам. Юдхиштир и Сахадев с готовностью поддержали его слова.

Шакуни как раз начал понимать, что ситуация превратилась в кусок мыла, за который невозможно ухватиться, когда его внезапно, как икота, поразила одна мысль. Спасибо тебе, мой изворотливый ум. Но он знал, что эта идея не должна была исходить от него. Он прижался к господину Махамати, Капитану Кораблей, про которого все знали, что он Черный, и тихонько зашептал ему на ухо.

Махамати глянул на него, как на сумасшедшего:

– Ни за что.

– Вы видите какой-нибудь другой способ обойти все это? – спросил Шакуни. Махамати задумчиво погладил свою жидкую седую бороду. – Ну? – подтолкнул его к правильной мысли Шакуни.

– Ладно! Но ты у меня в долгу за это, Шакуни!

Несколько мгновений спустя Махамати подошел к Бхишме. Шакуни не писал сценарий, по которому говорил Махамати, но то, что он сказал, должно быть, потрясло Белого Орла, потому что он резко повернулся и глянул на Шакуни. Затем он испустил глубокий вздох, как будто потерпел поражение. После минутного размышления он кивнул и прочистил горло.

– Кажется, нет никакого способа это разрешить, – наконец сказал Бхишма тем богатым глубоким баритоном, который он часто использовал, чтобы заглушить другие голоса. В зале воцарилась тишина. – Нет способа, который не включает в себя огонь и кровь. Мне не доставляет радости предлагать печальную мысль, которую я обдумываю, ужасную мысль… – Бхишма положил руку на плечо Юдхиштира. – И все же мы, претендующие на власть, должны совершать ужасные поступки на благо Союза, как бы нам это ни было больно.

– Что ты предлагаешь, о дед? – спросил Сахадев.

– Раздел.

Шишупал

I

За углом красивый мальчик играл на арфе. Впереди распевала непристойные песни женщина, а хорошенькие молодые девушки прижимались к своим возлюбленным, скрываясь в тени, где свет фонарей не мог их достать. Дороги были переполнены, горожане свободно общались с самыми разными людьми. Кузнец, кажущийся толстым от мускулов, пьяно смеялся над шутками старого иссохшего намина. Отважные наемники и жирные торговцы обменивались историями, пока их слуги разбирали прилавки позади них. Никто не обращал на них никакого внимания. Матхура, казалось, все еще праздновала, если судить по звукам далеких фейерверков. Праздновала что? Он не знал. Возможно, то, как им удалось обмануть целую империю.

Но теперь они знали. Они наконец поняли, что Перемирие было не чем иным, как балаганом, туманом, за которым Матхура планировала исчезнуть. И когда Лев узнает об