— Нет. Наверно, скоро.

— Хорошо. — У нее в глазах играет улыбка, приводящая Аарона в ярость. — Арн, на самом деле я привезла его для тебя. Я хотела посмотреть на него вместе с тобой. Помнишь, как мы делились друг с другом всеми нашими сокровищами — тем летом, на острове?

Аарон что-то бормочет и ковыляет обратно к себе. Он жмурится, как человек, которого пнули в живот. Чертовка, как ты могла? У него в памяти сияет ее тринадцатилетнее тело, и низ живота набухает тщетным жаром. Похоже, это импринтинг, и теперь уже навсегда: розовые соски плоской детской груди, голый лобок, губки цвета жемчужины, залитой румянцем. Немыслимая сладость, утраченная навеки. Ему было пятнадцать лет, и он покончил со своей девственностью и с девственностью сестры на поросшем елями острове рыболовно-охотничьей базы для офицеров форта Огилви. За год до гибели родителей. Он стонет, пытаясь понять, не убил ли заодно свою душу и душу сестры. Хотя он и не верит в существование души. Ох, Лори… По своей ли утраченной юности он тоскует?

Он снова стонет. Корой головного мозга он понимает, что сестра задумала какую-то дьявольщину, но продолговатый мозг твердит, что Аарон любит только Лори, по гроб жизни, а она — его. Черт бы побрал отборочную комиссию, которая оценила этот эпизод как незначительный и даже как свидетельство психического здоровья!

— Босс, вы выходите? — В дверь просунулась голова Коби. — Я открываю, правильно? Тут нужно все хорошенько вычистить.

Аарон встряхивается и идет проверить журнал Коби. Накопилось много работы. Потом, немного придя в себя, он вытрясет из Лори правду хотя бы частично.

Стеклянная стена раздвинута; он выходит через зазор на волю. Свобода бодрит. В журнале у Коби обнаруживаются еще три обращения с жалобами на бессонницу, итого четыре. Элис Берримэн, канадка-диетолог, страдает запором; Ян Инг, коллега Аарона, ксенобиолог, — поносом; у каптенармуса Мириамны Стайн — мигрень; у ван Валя, бельгийца-химика, опять спазмы в спине. У нигерийца — руководителя фотолаборатории — болят глаза, а у его русского ассистента — перелом пальца ноги. И еще разбитые костяшки Гомулки. Совершенно непонятно, об кого он их разбил, — разве что это он сломал Павлу палец на ноге. Маловероятно… Для «Центавра» это очень длинный список; но объяснимый напряженным ожиданием, возбуждением.

Вбегает Соланж с ворохом биодатчиков из изолятора.

— С этими будет много работы. Тиге остается на месте, так? Я не стала снимать с него датчики.

У нее даже через десять лет полета сохранился заметный французский акцент.

У Аарона становится тепло на сердце. Он смотрит, как она сматывает провода. Удивительно, какими живыми, энергичными бывают маленькие женщины. Она такая соблазнительная.

Он напоминает себе: в том, что она отлично управляется с дефектными контурами разного рода, нет ничего загадочного и очаровательного.

— Соли, у Тиге дела идут плохо. Может, ты или Билл начнете выводить его на прогулку, для стимуляции. Только не оставляйте его одного. Даже на минуту.

— Аарон, я знаю. — Ее лицо изображает все предписанные оттенки нежности, а руки в это время ловко сортируют футляры от датчиков. — Я знаю. Говорят, что он бродит по кораблю.

— Да… А у тебя, случайно, не проявляются… ммм… симптомы беспокойства? Кошмары не снятся?

— Только ты. — Она подмигивает, подчеркнутым жестом захлопывает шкафчик, подходит и кладет ладонь на голову Аарона, вместилище дефектных контуров. Он благодарно обхватывает руками бедра Соланж.

— Ох, Соли, я по тебе скучал.

— Ах, бедненький. Но у нас большое собрание внизу. Пятнадцать ноль-ноль. Это через двадцать минут. И еще ты должен мне помочь с Тиге.

— Точно. — Он неохотно выпускает из рук сладкое утешение.

К пятнадцати ноль-ноль, достигнув приблизительного душевного равновесия, он спускается по пандусу к общему кольцу, где гравитация нормальная, земная. Кольцо — главная роскошь «Центавра». Удобство, как выразились проектировщики. Это действительно роскошь, думает Аарон, обходя кадку с душистым османтусом. Огромное пространство в форме тора опоясывает весь корабль. Воздух в нем благоухает зеленью с фермы. Похоже, люди Кавабаты только что принесли свежую партию.

От непривычного шума — голосов и музыки — Аарон слегка робеет; он заглядывает в освещенные и затемненные уголки, в каждом из них кто-то есть. Аарону виден лишь сегмент огромного кольца; концы сегмента поднимаются кверху, так что за дальними рядами растений видны только ноги. Аарон не видел в кольце столько народу с самого Дня свободного падения — это ежегодный праздник, когда вращение «Центавра» прекращается и открываются люки обозрения в полу. Но даже в этот день последние несколько лет люди предпочитали приходить сюда поодиночке.

А теперь они здесь все вместе, оживленно беседуют. Толпятся вокруг чего-то, смотрят. Аарон идет за Мириамной Стайн и оказывается у ряда потрясающих фотографий, подсвеченных сзади.

Планета Лори.

Он видел несколько мелких кадров с камер «Цветка Китая», но эти увеличенные снимки великолепны. С орбиты планета похожа на ткань, расписанную цветами. Рельеф старый, сглаженный до плавных изгибов. Горы или холмы увенчаны огромными яркими розетками — лабиринтами из концентрических колец в оборках: лимонных, коралловых, изумрудных, золотых, бирюзовых, желчно-зеленых, сиреневых… У Аарона не хватит словарного запаса назвать все эти цвета. Это обитатели планеты — овощи, или кто они там. Они прекрасны! Аарон любуется, разинув рот, и не замечает, что его толкают со всех сторон. Эта «поросль» тянется на мили!

Следующие снимки сделаны из атмосферы, на них видны горизонт и небо. Небо на планете Лори лилово-синее, покрытое полосами перистых облаков, жемчужных по краям. На другом снимке — высокослоистое облако на фоне чистого серебристо-зеленого пространства — моря или озера, отражающего кобальтовые прожилки. Завораживает. Все на этой планете излучает кротость. Вот бесконечный пляж с гладким белым песком, на который набегают тихие волны. Дальше — гора, окутанная туманом и поросшая цветами.

— Какая красота, правда?! — бормочет Элис Берримэн, обращаясь не то чтобы к Аарону, но примерно туда, где он стоит. Она раскраснелась, дыхание сильное; как медик, он заключает, что запор у нее прошел.

Они движутся вдоль кольца, разглядывая выставку. Фотографии развешаны по всему кольцу, включая отсеки и ниши, где обычно собираются кружки по интересам. Аарон все не может насмотреться на великанские растения, их фантастическую расцветку и разнообразие. Они настолько огромны, что разум этого не вмещает; сотрудники фотолаборатории нанесли на некоторые снимки масштаб и стрелки, указывающие на какие-то объекты — вроде бы плоды или что-то вроде гроздей гигантских семян. Неудивительно, что у Акина и его людей болят глаза и травмированы