Надеюсь, Вам известно, как я и Мэри относимся к Аллегре. Мы еще не излечились от привязанности к ней; и что бы Вы с Клер ни решили относительно ее будущего, помните, что мы, как друзья обеих сторон, были бы очень счастливы способствовать ее благополучию. Ваш протест против того, что Вы зовете моим кредо, вызвал у меня улыбку. Напротив, я считаю, что целомудрие в нынешнем мире весьма необходимо для молодой девушки – собственно, для ее счастья, – да и во все времена это – хорошая привычка. Что касается христианства – тут я уязвим, хотя столь же мало склонен наставлять ребенка в неверии, как и в какой-либо вере. У Вас ложные сведения также и о нашей системе физического воспитания, но я догадываюсь, откуда эти неверные сведения. Все это я говорю не затем, чтобы Вы отказались от Вашего намерения (да и Клер не согласилась бы надолго оставить Аллегру у нас), но единственно для того, чтобы Вы знали наши чувства, которые были и всегда будут дружественными к Вам и ко всем, кто Вам близок.

Я с величайшим удовольствием побывал бы у Вас и увиделся с Вами в любой другой роли, лишь бы не в качестве посредника, вернее, толкователя в споре. Во всяком случае мы когда-нибудь увидимся в Лондоне и, надеюсь, auspicio meliore490.

Мэри просит напомнить о себе, а я остаюсь, дорогой лорд Байрон, искренне Вашим

П. Б. Шелли

Томасу Лаву Пикоку

Ливорно, 12 июля 1820

Дорогой Пикок!

Помнится, когда Обер женился, Вы говорили: боюсь, что нам теперь редко доведется его видеть и слышать. «Есть два голоса, – говорит Вордсворт, – один – с гор, другой – с моря, и оба они могучи»491. А у Вас две жены – одна с гор492, чьи права я готов признать, чей гнев надеюсь отвратить и от которой не жду ничего плохого; а другая – морская, – Индиа-хаус493, которая, как видно, заставляет Вас так много писать, что у Вас не остается времени черкнуть нам. Я решился написать Вам, узнав, что Вы правите корректуры «Прометея», за что приношу Вам благодарность и посылаю некоторые добавления. Я узнаю о Вас от мистера Гисборна, а от Вас самого ничего не получаю. Как обстоит с фондами и с романом? По-видимому, близится безболезненная кончина Коббета, и я думаю, что по случаю апофеоза национального долга у Вас состоятся весьма шумные празднества494.

Ничто, по-моему, так не обнаруживает добродушного легковерия англичан, как то, что они, несмотря на все свои предрассудки и ханжество, возвели в героини дня ее величество королеву495. Я, со своей стороны, не желаю ей зла, даже если она – в чем я твердо убежден – не вполне пристойно забавлялась с курьером или бароном. Но я не могу не указать, как на одну из нелепостей монархического строя, что вульгарная женщина с низменными вкусами, которые предрассудок именует пороками, с манерами и повадками, которых каждый сторонился бы, будь она простой смертной, и без всяких искупающих достоинств стала героиней только потому, что она королева или – как побочная причина – потому, что ее супруг – король; а он, не менее своих министров, до того противен, что все им враждебное, как бы оно ни было отвратительно, вызывает восхищение. Парижская газета496, которую я выписываю, перепечатала из «Экзаминера» несколько отличных заметок на этот счет.

Сейчас мы живем в Ливорно, в доме Гисборнов, и я превратил мастерскую мистера Ревли в свой кабинет. Libecchio497 весь день воет, точно хор демонов, но погода хороша – ничуть не жарко, днем туман, а ночи восхитительно ясные. Я с большим удовольствием читаю греческие романы. Самый лучший из них – пастораль Лонга498; но и все другие очень занимательны и были бы отличны, будь в них меньше риторики и украшений. Я перевожу ottava rima499 гомеровский «Гимн Меркурию»500. Конечно, точный перевод при этом размере невозможен. Я попытаюсь сделать его таким, чтобы он читался – качество, весьма желательное для переводов.

Говорят, что в журналах и т. п. меня ругают вовсю. Удивляюсь, для чего я пишу стихи, ибо никто их не читает. Это вроде болезни, от которой врачи прописывают поток брани, но вряд ли это подходящее лекарство.

Бек и Инглиш501 снова ко мне написали, и я попросил Хогга найти какого-нибудь адвоката для переговоров с ними.

Посылаю еще два стихотворения502; их надо добавить к остальным, после «Прометея»; посылаю их Вам из опасения, что Оллиер не будет знать, что делать, если некоторые фразы в строфах пятнадцатой и шестнадцатой встретят у него возражения; и чтобы Вы в таком случае заменили их звездочками, с возможно меньшим ущербом для смысла. Другое стихотворение посылаю Вам, чтобы не вышло двух писем. Мне нужна «Греческая грамматика» для Мэри, которая усиленно изучает греческий. Я думал прислать ее по почте отдельными листами, но это, оказывается, будет стоить не меньше, чем посылка; тогда уж лучше посылкой, и добавьте еще несколько книг, которые очень прошу прислать с первым же кораблем. Посылайте нам только последние рецензии на произведения лорда Байрона, так как мы получаем их здесь. Спросите Оллиера, мистера Гисборна, Ханта, нет ли у них что послать.

Любящий Вас, мой дорогой Пикок,

П. Б. Ш.

Джонс «Греческая грамматика», Шревелиев «Лексикон»503, «Упражнения по греческому языку», «Мелинкорт», «Хедлонг-Холл», газеты и «Указатели» и все, что Вы сочтете интересным. «Ответ Мальтусу» Годвина, если он вышел. Шесть экземпляров 2-го издания «Ченчи»504.

Джону Китсу505

Пиза, 27 июля 1820

Дорогой Китс!

Я с большим огорчением узнал об опасном приступе, который Вы перенесли, а мистер Гисборн, сообщивший мне об этом, добавляет, что у Вас и сейчас есть признаки чахотки. Эта болезнь особенно любит людей, сочиняющих такие хорошие стихи, как Вы, и ей часто помогают в этом английские зимы. Я считаю, что молодые и симпатичные поэты вовсе не обязаны поощрять ее и не заключали на этот счет никакого договора с Музами. Если же говорить серьезно (ибо я шучу на тему, вызывающую у меня большую тревогу), я полагаю, что после случившегося Вам лучше всего провести зиму в Италии, и если Вы тоже находите это необходимым, пожить в Пизе или ее окрестностях сколько Вам захочется. Миссис Шелли присоединяется к моей просьбе поселиться у нас. Вам лучше ехать морем