Насколько я видел, ни на склоне, ни на равнине не было ничего живого; однако громадный город убедительно доказывал, что разумная жизнь тут имеется. В отличие от героев моих же рассказов, которые имели обыкновение посещать какое-нибудь пятое измерение или планеты Алголя с несокрушимым хладнокровием, меня самого на подвиги не тянуло нисколько; и я подался назад с инстинктивным отторжением, которое всякий испытывает перед неведомым. Бросив опасливый взгляд на высящийся вдали город и широкую равнину с ее величественной, пышной растительностью, я повернулся и шагнул назад между колонн.

Я вновь испытал то же мгновенное падение в слепые, леденящие бездны, тот же неопределенный полет то ли вниз, то ли вверх, то ли вбок, что и при спуске в это новое измерение. В конце концов я очутился на том самом месте, откуда сделал шаг между зеленовато-серыми валунами. Голова у меня шла кругом, Кратер-Ридж плыл и колыхался передо мной, будто при землетрясении; мне пришлось ненадолго присесть, чтобы вновь обрести равновесие.

Я вернулся к себе в хижину будто во сне. Все пережитое казалось мне – и продолжает казаться – невероятным и нереальным; и тем не менее его тень застит все прочее, окрашивает все мои мысли и над ними главенствует. Быть может, записав это все, я сумею хотя бы отчасти от нее избавиться. Случившееся выбило меня из колеи куда сильнее, чем любое другое событие в моей жизни, и мир вокруг представляется мне почти таким же невероятным и кошмарным, как и тот, куда я столь внезапно проник.

2 августа. Я много размышлял в эти дни – и чем больше я думаю и гадаю, тем таинственней эта история. Допустим, в пространстве существует некая брешь, которая должна представлять собой абсолютный вакуум, не проницаемый ни для воздуха, ни для эфира, ни для света, ни для материи. Как же тогда я мог в нее провалиться? И как, провалившись, я мог выпасть из нее наружу – тем более в пространство, по всей видимости, никак не связанное с нашим?.. Впрочем, теоретически, если возможно первое, возможно и второе. Основное возражение: как же можно перемещаться в вакууме, будь то вверх, вниз, назад или вперед? Все это поставило бы в тупик и Эйнштейна; я не уверен, что сумел хотя бы приблизиться к разгадке.

Кроме того, несколько дней я борюсь с искушением вернуться туда, хотя бы затем, чтобы убедиться, что это случилось на самом деле. Но в конце концов, почему бы мне и не вернуться? Мне ведь представилась возможность, какой не открывалось еще ни одному человеку; невозможно даже представить, какие чудеса я увижу, какие тайны постигну! В подобных обстоятельствах весь этот мой мандраж – сущее ребячество.

3 августа. Сегодня утром я вернулся туда, вооружась револьвером. Почему-то, даже не подумав, что это может на что-то повлиять, я шагнул не в самую середину пространства между валунами. Несомненно, именно поэтому мое падение вышло дольше и беспорядочней, чем в прошлый раз, и, казалось, состояло из серии кувырков по спирали. Мне потребовалось несколько минут, чтобы оправиться от головокружения; придя в себя, я обнаружил, что лежу в фиолетовой траве.

На этот раз я отважно зашагал вниз по склону; и, стараясь по возможности скрываться в тени странной, пурпурно-желтой растительности, принялся пробираться в сторону громадного города. Вокруг было тихо-тихо; ни ветерка не слышалось среди этих экзотических деревьев, чьи высокие прямые стволы и горизонтальные кроны, казалось, воспроизводили суровые архитектурные формы циклопических зданий.

Я ушел не так уж далеко, когда наткнулся на дорогу в лесу – дорогу, вымощенную каменными плитами немыслимых размеров, по меньшей мере футов двадцати в ширину. Дорога вела к городу. Я подумал было, что она пустынна, может, даже заброшена, и осмелился по ней пойти, но вскоре услышал позади какой-то шум и, обернувшись, увидел, как ко мне приближаются несколько странных существ. Я с ужасом шарахнулся в лес и спрятался в кустах, откуда и наблюдал, как существа меня миновали, в страхе гадая, заметили меня или нет. По всей видимости, страхи мои были беспочвенны: в сторону моего укрытия они и не взглянули.

Мне сложно их описать; сейчас мне сложно их даже вообразить – они были решительно непохожи на то, какими мы представляем себе людей или животных. Ростом, наверное, футов в десять, они передвигались гигантскими шагами, так что в несколько секунд исчезли за поворотом дороги. Тела их выглядели яркими и блестящими, как будто бы одетыми в некие доспехи; на головах же у них красовались высокие, изогнутые отростки, которые переливались всеми цветами радуги и колыхались, точно фантастические плюмажи, – однако, возможно, то были какие-то усы или другие органы чувств неизвестной мне разновидности.

Трепеща от возбуждения и изумления, я пробирался дальше сквозь красочный подлесок. По пути я впервые обратил внимание, что в этом лесу нет теней. С янтарных небес, лишенных солнца, струилось ровное сияние, озарявшее все вокруг мягким, равномерным светом. Все было недвижно и безмолвно, как я уже говорил ранее; никаких следов птиц, насекомых или иных животных не было заметно в этом необычайном пейзаже. Однако, подойдя к городу на расстояние около мили (насколько я вообще мог судить о расстояниях в этом мире, где самые пропорции предметов были незнакомыми), я заметил то, что поначалу воспринималось скорее как вибрация, нежели звук. Мои нервы ощутили странную дрожь, тревожащее чувство, будто сквозь мое тело струится некая неведомая сила или эманация. Вскоре после этого я услышал музыку – однако, обнаружив эти звуки, мои слуховые нервы тотчас идентифицировали их с вибрацией.

Музыка была слабая, доносилась издалека и, казалось, исходила из самого сердца титанического города. Мелодия звучала пронзительно-нежно, временами напоминая чувственный женский голос. И однако, никакому человеческому голосу не подвластен этот неземной тембр, эти звонкие, бесконечно тянущиеся ноты, что отчасти были подобны свету далеких планет и звезд, преображенному в звуки.

Обычно я не слишком-то восприимчив к музыке; меня даже укоряли за то, как я к ней равнодушен. Но, пройдя совсем немного, я заметил, что эти далекие звуки мало-помалу погружают меня в особое расположение чувств и мыслей. Некие чары, подобные пению сирен, влекли меня туда, заставляя забыть о странной ситуации, в которой я находился, и о таящихся в ней опасностях. Меня медленно охватывало опьянение разума и чувств – так действуют наркотики. Не ведаю, как и зачем, но музыка эта коварно, исподволь внушала мысли об огромных, но достижимых пространствах и высотах, о сверхчеловеческой свободе и ликовании; она словно бы сулила все недостижимые восторги,