Шрифт:
Закладка:
— Вот как? А грабеж Реликвария и угон «Эвоката»?
— Кто вам сказал, что она или её люди к этому причастны? Комплекс, если вы помните, был заблокирован неспроста. Альва — это все его рук дело. И Ливия. Не забывайте, что ваша протеже созналась в работе на Орден Ищущих. Вы нашли её? Сумели отследить «Эвокат»?
— Сами воспользовались своим же советом свалить все на Альву? — Силус ухмыльнулся, — Пусть так. Что же касается «Ливии» — я говорил, что мы чувствуем странные искажения в Упорядоченном? Так вот — она растворилась в них.
— Каким образом?
— Кто-то создает искусственные линии. В прямом смысле выдумывает несуществующую реальность. Если верить тому, что мы видим, она до сих пор тут. В твердыне нашего ордена. У неё болит голова, она все еще под впечатлением произошедшего, растеряна, подавлена. Высокая достоверность и внимание к деталям. Позавчера встречалась со мной, после гуляла по улицам.
— А это не так?
— Разумеется нет! Вы думаете, что я вру? Вот расшифровки! Согласно им, кстати, «Эвокат» был затоплен в ходе боя в Цитадели, поднят и теперь там идут восстановительные работы.
Якобус схватил бумаги и пробежал их глазами. Потом откинул в сторону.
— Что за чушь! Я своими глазами видел, что его там нет!
— В том и дело! Кто по твоему, способен на такое?
— Не знаю…
— А я знаю. Она! Это ваша «Святая Акилина»! Она куда большее, чем вы думаете. Мы пытались её достать — ничего. Её линии уходят за Предел Праха. Понимаешь, что это значит?
— Ты ошибаешься. Да, возможно она знает об Упорядоченном что-то такое, чего не знаем мы… Но утверждать будто она — это… Нет! Ересь!
— Говори, что хочешь. Но я знаю, что верить ей нельзя.
— С чего ты взял, что я ей верю?
— Ты у неё на крючке, брат. Ты и весь Орден Чистых. И ты знаешь, что я знаю. Прощай. И да хранит вас Всемогущий.
Делано улыбнувшись, Силус вышел. Якобус, проследив, чтобы двери за ним закрылись, покосился на Кассия.
— Так и знал, что нельзя было ему ничего давать…
— Великий Магистр и Дукс, Предвозвестник…
— Да-да… Я помню. Ну что-ж — перемирие, очевидно, окончено. Проверь своих людей. Выясни, от кого он узнал про «Эвокат» и Реликварий.
— Предвозвестник… Я понимаю, что вы не хотите об этом говорить…
— Не хочу. Но ты упрям.
— Слова Предвозвестника Силуса звучат убедительно. Вы должны вызвать её на разговор. Она должна объяснится.
— Я подумаю над этим. А сейчас у меня есть много дел.
Якобус осенил Кассия святым знаком давая понять, что тому надлежит удалиться. Кассий молча дошел до дверей, развернулся, коротко склонил голову и вышел. Посидев немного в тишине, Якобус встал, закрылся на ключ после чего подошел к стеллажу с книгами. Часть полок в нем сдвигалась, открывая ход в тайник с запрещенными для людей его ранга удовольствиями. Предыдущий Предвозвестник Ризийский был падок на молоденьких сочных послушниц, что, в итоге, вышло ему боком.
Занявший данные апартаменты после него Якобус, заглянув в тайное помещение, чуть не облысел повторно от увиденного, после чего саморучно неделю рубил топором и жег в камине все оставшееся от предшественника. Теперь тут, в темноте и прохладе, вместо этого срама, стояли стеллажи с дорогим вином. Вдумчиво выбрав бутылку, он, вернувшись к столу, приготовил себе сырную тарелку. Затем взял бокал наполнил его и принялся не торопясь смаковать аромат и букет глядя на погружающуюся в темноту долину Нана, за все время произнеся только: «Путан дэ мердэ!», неясно в чей адрес.
* * *
Бесфамильный оторвался от работы и вопросительно взглянул на дежурного, вошедшего с докладом.
— Что там? Как все прошло?
— Они, пока, разговаривают.
— До сих пор? Шесть часов прошло. О чем можно столько говорить?
— Вот стенограмма.
— Давайте… — взяв у дежурного бумаги, Бесфамильный бегло изучил их, — Как интересно… Объект любит поговорить на тему истории… Перешли от технологии данного образца к технологиям вообще, потом к влиянию технологий на общество… Работы Ульского обсуждали. Ох, знали бы раньше, сразу бы Домоседова на него натравили. Ладно — что там у вас еще?
— Передали от Матренина. Он решил, что вам будет интересно…
— Давайте посмотрим…
Положив бумаги рядом, Бесфамильный принялся сопоставлять стенограмму разговора и зафиксированные реакции.
— Хм… А вот это интересно… У нашего знакомого пунктик насчет родины… Так, а это что? «Звуки открываемой бутылки»… Они там что? На спиртное уже перешли?
* * *
Самовар с пустым заварочником был сдвинут в сторону и его место заняла бутылка водки и тарелки с закусками, которых у хлебосольного Домоседова оказались изрядные запасы. Четыре пустых бутылки уже стояли под столом. Большую часть влил в себя Домоседов — Старпом старался соблюдать умеренность, но блеск в глазах намекал, что он настроен на философский лад. Курить ему разрешили прям тут, так что в воздухе слоями висел дым от крепких сигарет.
— Вот скажите — вы религиозный человек?
— Нет.
— Уверены? Многие, отрицавшие богов начинали им молится, когда жизнь брала их за горло.
— Меня жизнь за что только не брала… — Домоседов со вздохом наполнил опустевшие стаканы, — Но не мое это… Я слишком хорошо знаю, что там откуда возникло, появилось и как развивалось, чтобы принять эти басни всерьез. Это просто страх смерти прикрытый мишурой из традиций, суеверий и корысти.
— Вы не боитесь смерти?
— Боюсь. Но стремление к жизни вечной все равно не понимаю. Что мне делать в вечности? Зачем мне бессмертие? Чтобы вечно помнить свои ошибки? Зачем мне предки, взирающие на меня с небес? Они достаточно нянчились со мной при жизни, чтобы еще после смерти за мной присматривать.
Вытянув руку, Домоседов развернул в сторону Старпома стоявшие на столе фотографии.
— У меня есть дочь и есть сыновья, которые понесут дальше, в вечность, мою кровь. У меня есть ученики, которым я передам то, что считаю нужным и важным. А остальное… Мои ошибки, сомнения, недостатки — их я заберу с собой в могилу. Они не нужны там, в светлом и чистом будущем.
— Думаете будущее будет лучше чем настоящее?
— Вы не хуже меня знаете историю. Девяносто девять процентов рас, народов, культур, которые существовали на этой земле исчезли. Уничтожены, погибли, вымерли. И вина в этом лежит, в том числе, и на совести моих предков. Многое из того, что они делали, чтобы выжить и выстоять, с высоты сегодняшнего дня кажется жестоким и неправильным. Но это значит лишь то, что мир, в котором я живу, добрее