на что девушка лишь закатила глаза.

– Папа, сам иди спать! Опять мама будет тебя ругать! – причитает девушка и, прежде чем закрыть передо мной дверь, слегка кивает в знак благодарности.

В доме поднялся шум, мужик запел какую-то песню, да так фальшиво, что уши в трубочку скрутились. Вздыхаю, заходя за сарай, и вижу, как закрывается дверь на чердак. Ждала, пока я вернусь? Поднимаюсь и запираю дверь на все засовы, вздыхаю слегка облегченно, когда вижу жену все там же, перед камином. Сажусь рядом, сбиваю снег с пиджака. Нам нужно несколько минут, больше ей, чем мне. Не ощущаю ее эмоций, не знаю, о чем она думает, мне это не нравится. Она чувствует моё настроение, смотрит на меня молча, и мне кажется, что это молчание длится целую вечность.

Я не приказываю, не хочу. Не хочу ее боли, но знаю, что являюсь её причиной. Использую ее, так же как остальные, я ничем не лучше, но их осуждаю. Впрочем, я гораздо хуже её родных, потому что не отвечаю на ее чувства, доставляю ей боль и ещё немало принесу в будущем.

Ее губы теплые, я холодный от мороза, она согревает меня поцелуем и снаружи, и изнутри. Притягиваю ее, такую тёплую и нежную к себе, дышу воздухом, который она судорожно выдыхает, когда поцелуй останавливается всего лишь на мгновение. Целуемся медленно и почти мучительно, потому что поцелуев уже мало. Укладываю ее на кровать, она не сопротивляется, но и инициативы не проявляет. Проклятье подсказывает, ее мысли снова где-то далеко. Выдыхаю, чувствуя, что почему-то злюсь.

– Что такое? За нами опять подглядывают? – отстраняюсь и слегка приподнимаю бровь, когда она рассеянно оглядывается по сторонам.

– Нет, – шепчет, снова садясь, но уже подальше, держась от меня на расстоянии.

– Тогда зачем ты меня поцеловала? – беру ее за руку, чтобы она посмотрела на меня, а не куда-то в стенку.

– Мне захотелось, – раздраженно отвечает, выдирая руку из моей хватки.

– Захотелось? – не скрываю иронии, ибо ни до, ни после поцелуя не чувствовал ее эмоций, а вот сейчас ещё как чувствую! Вот только это совсем не возбуждение или похоть, это глухая злость и боль.

– А что такое? – гордо задирает нос, сверкая глазами. – Ты мой муж, хочу – целую, хочу – сплю, это же ты так выразился: удовлетворяю потребности.

Из ее уст это звучит ещё более нелепо, чем из моих.

– Почему ты смеешься? – хмурится, зло прищурившись.

– Нет, нет. Что ты? Конечно, нет! – отмахиваюсь от нее, еле сдерживая смех.

– А вот мне кажется, что ты надо мной смеешься, – очень серьёзно тыкает меня в грудь пальцем. – О чём ты говорил с отцом? Ты сказал ему?

– О чём именно? – накрываю ее ладонь своей, а то скоро дырку во мне проделает.

Ее взгляд бегает, чувствую смятение, смешанное с болью. Слегка отворачивается, но руку свою не забирает, наоборот сжимает мою ладонь. Вздыхаю вместе с ней, знаю, о чём она хочет спросить.

– Кто тот мальчик? – спрашиваю, чтобы сменить тему.

– Мой братишка Ерик, – снова вздыхает и медленно забирает руку, я ее не держу. – Ему четыре года, летом будет пять.

– Он похож на тебя, – зачем-то говорю ей банальные вещи.

Протягиваю руку и достаю шпильку из ее волос, они сразу же падают на ее спину, так ей идет больше. Смотрит на меня, в глазах синие огоньки, они блестят от эмоций. Мне не нужно проклятие, чтобы понять, что она чувствует, я без всякого проклятия ощущаю ее боль и отчаянье. Единственное, чего я не чувствую, но по-настоящему заслуживаю от нее, так это ненависти.

– Он умрет, так же как и все остальные, – напоминает мне то, что и так оба знаем.

Молчу, мне нечего ей сказать, но мне не по себе от взгляда, которым она меня награждает. Теперь явно чувствую злость, которая на какое-то время сменяется нерешительностью, но затем вновь устремляется к отметке «боль».

– Вальтер, – шепчет, опустив взгляд, – ты забываешь одну вещь…

– Какую? – терплю некую обреченность в ее голосе.

– Я зельевар, – напоминает так, словно это должно что-то для меня значить.

Смотрю в ее глаза и понимаю, что она мне угрожает. Вот так открыто, нагло, только не пойму, чем именно. И что, она думает, что она может сделать мне? Отравит? Ей же тоже от этого будет плохо, тогда какой смысл угрожать? Неужели пойдет по стопам магини из сказки и убьет себя, лишь бы мне отомстить? Нет, Пенелопа не столь фанатична и глупа. Так чем она решила мне угрожать?

Слегка приподнимаю брови, снабдив вопросительный взгляд ироничной улыбкой. Но через пару мгновений улыбка сходит с моего лица! Потом я хватаю ее за плечи и сильно встряхиваю, чтобы выгнать эту дурь из ее головы.

– Ты что совсем сдурела? – кричу на нее, сжимая лицо в ладонях. – Что ты сделала?

Она будто кукла: не реагирует на то, что я с ней делаю, лишь смотрит осуждающе. Ее чувства, глаза говорят мне: это все ты виноват, твоя вина. Резко вдыхаю воздух, миллионный раз жалею, что не могу использовать магию, чтобы взглянуть на ауру и понять, сделала она что-то с ребёнком или нет. Даже проверить, есть ли этот ребёнок или нет, не могу! Да как она могла? Когда успела это сделать? Я, конечно, знаю, что зельеваров ещё на первом курсе учат варить зелье, способное избавить от нежелательных последствий гулянок, но чтобы такое сделала она?! Что она там вчера говорила? Любит меня? Вижу я, как она любит, но не меня, а свою чёртову семейку!

– Отвечай! – впервые применяю к ней свою новую силу, вконец озверев. – Что ты сделала с нашим ребёнком?

Безвольная кукла в моих руках не отвечает, я повторяю свой приказ снова и снова, трясу ее, пока чуть не срываю голос. Прижимаю ее к себе, кроя откровенным матом, зажмуриваюсь, пытаясь справиться с бушующей во мне болью и злостью. Что она наделала? Зачем? Чтобы отомстить мне? И кому от этого будет хуже? Идиотка! Почему моя новая сила не действует на нее? Не причиняет ей традиционную боль, словно не магия это никакая вовсе.

– Глупая, какая же ты глупая, – шепчу, не в силах разобраться с тем, что чувствую.

Тону в своих собственных эмоциях,