вдохновение для написания своего "Манифеста свободной и объединенной Европы", также известного как Вентотенский манифест (по названию острова, где он содержался).

Эти дебаты о федерализме и связанная с ними неопределенность имеют фундаментальное значение, потому что они все еще с нами. Падение общества собственности поднимает один ключевой вопрос: Каков соответствующий политический уровень для преодоления капитализма и регулирования отношений собственности? Если выбор сделан в пользу организации экономических, коммерческих и имущественных отношений на транснациональном уровне, кажется очевидным, что единственный способ преодолеть капитализм и общество собственности - это разработать какой-то способ преодоления национального государства. Но как именно это можно сделать? Какую конкретную форму и содержание можно придать такому проекту? В следующих главах мы увидим, что ответы на эти вопросы, данные политическими движениями послевоенного периода, были существенно ограничены, особенно на европейском уровне, и в целом в различных экономических и торговых соглашениях, которые были разработаны для организации глобализации как во время холодной войны (1950-1990), так и в посткоммунистические годы (1990-2020).

 

Глава 11. Социал-демократические общества. Неполное равенство

 

В предыдущей главе мы рассмотрели, как общества собственности, казавшиеся такими процветающими и прочными накануне Первой мировой войны, рухнули в период с 1914 по 1945 год. Этот крах был настолько полным, что номинально капиталистические страны фактически превратились в социал-демократии в период с 1950 по 1980 годы благодаря целому ряду политических мер, включая национализацию, государственное образование, реформы здравоохранения и пенсионного обеспечения, а также прогрессивное налогообложение самых высоких доходов и самых больших состояний. Однако, несмотря на неоспоримые успехи, в 1980-х годах эти социал-демократические общества начали испытывать проблемы. В частности, они оказались неспособны справиться с безудержным неравенством, которое начало развиваться более или менее повсеместно примерно в это время.

В этой главе мы сосредоточимся на причинах этой неудачи. Прежде всего, попытки ввести новые формы разделения власти и общественной собственности на фирмы ограничились небольшим числом стран (особенно Германией и Швецией). Это направление реформ так и не было исследовано в полной мере, хотя оно предлагало один из самых многообещающих ответов на вызов, связанный с преодолением частной собственности и капитализма. Во-вторых, у социал-демократии не было хорошего ответа на один насущный вопрос: как обеспечить равный доступ к образованию и знаниям, особенно к высшему образованию. Наконец, мы рассмотрим социал-демократические представления о налогообложении, особенно о прогрессивном налогообложении богатства. Социал-демократия не преуспела в создании новых транснациональных федеративных форм совместного суверенитета или социальной и фискальной справедливости. Сегодняшняя глобализированная экономика - это экономика, в которой регулирование во всех его формах подорвано свободной торговлей и свободным обращением капитала, установленными соглашениями, с которыми социал-демократы согласились или даже инициировали их. В любом случае, у них не было альтернативы. В результате обострившаяся международная конкуренция поставила под серьезную угрозу общественный договор (и согласие на налогообложение), на котором были построены социал-демократические государства двадцатого века.

О разнообразии европейских социал-демократий

В период 1950-1980 годов, золотой век социал-демократии, равенство доходов установилось на уровне, заметно более низком, чем в предыдущие десятилетия в США и Великобритании, Франции и Германии, Швеции и Японии и почти во всех европейских и неевропейских странах, по которым имеются адекватные данные. Это снижение неравенства было частично обусловлено разрушениями, вызванными войной, от которой те, кто владел большим количеством имущества, пострадали гораздо больше, чем те, кто не владел ничем. Но гораздо более важной причиной сокращения неравенства стал комплекс фискальных и социальных мер, которые сделали общество не только более эгалитарным, но и более процветающим, чем когда-либо прежде. Поэтому ко всем этим обществам мы можем применить ярлык "социал-демократические".

Позвольте мне с самого начала внести ясность: я использую термины "социал-демократическое общество" и "социал-демократия" довольно широко, чтобы описать набор политических практик и институтов, целью которых было социальное внедрение (в смысле Поланьи) частной собственности и капитализма. В двадцатом веке эти практики и институты были приняты многими некоммунистическими странами Европы и других стран, некоторые из которых прямо называли себя социал-демократическими, а другие - нет. В более узком смысле, только Швеция более или менее постоянно управлялась официальной социал-демократической партией (Шведская социал-демократическая партия, или САП) с начала 1930-х годов до настоящего времени (с эпизодическими интерлюдиями так называемых буржуазных партий у власти после банковского кризиса 1991-1992 годов, о чем я скажу подробнее позже). Таким образом, Швеция является квинтэссенцией социал-демократии, страной, которая провела самый длительный эксперимент с этим типом правления. Шведский пример тем более интересен, что до реформ 1910-1911 годов Швеция была одним из самых неэгалитарных обществ в мире, где право голоса было сосредоточено в крошечной прослойке богачей. Но с 1950 по 2000 год это была страна, которая требовала наибольшую долю национального дохода в качестве налогов и имела самые высокие социальные расходы в Европе, пока Франция не догнала ее в начале 2000-х годов. Понятие социальной демократии, которое я использую в этой книге, лучше всего отражает эти показатели, которые измеряют масштабы фискального и социального государства.

В Германии Социал-демократическая партия (СДПГ), которая к концу XIX века была ведущей социал-демократической партией в Европе по количеству членов, находилась у власти лишь периодически после окончания Второй мировой войны. Тем не менее, ее влияние на развитие немецкого социального государства было значительным, настолько, что Христианско-демократический союз (ХДС), находившийся у власти с 1949 по 1966 год, принял "социальную рыночную экономику" в качестве своей официальной доктрины. На практике сторонники социальной рыночной экономики признают важность социального страхования и допускают некоторую степень разделения власти между акционерами и профсоюзами. Кроме того, следует отметить, что на съезде в Бад-Годесберге в 1959 году СДПГ решила отказаться от всех ссылок на национализацию и марксизм. Таким образом, произошло определенное программное сближение двух ведущих немецких партий послевоенной эпохи, обе из которых искали новую модель развития, которая позволила бы им восстановить страну после нацистской катастрофы - модель, которую можно охарактеризовать как "социал-демократическую". Тем не менее, между СДПГ и ХДС оставались существенные разногласия: например, они расходились во мнениях относительно масштабов и организации системы социального обеспечения и пенсионной системы. Но обе партии приняли широкую общую систему, включавшую высокие налоги и социальные расходы по сравнению с периодом до Первой мировой войны, к которой ни одна политическая партия не хотела возвращаться (ни в Германии, ни в любой другой европейской стране). Поэтому политический ландшафт напоминал Швецию, где "буржуазные" партии никогда радикально не оспаривали социальное государство, созданное САП, даже когда они пришли к власти после 1991 года. Он также напоминал послевоенный политический ландшафт других стран Центральной и Северной Европы с мощными социал-демократическими партиями