собирались толпы. Военные события усиливали общественные эмоции, угрожая безопасности города и сети поставщиков продуктов питания, которая кормила его огромное население. Резкие контрасты богатства и бедности были слишком очевидны: трущобы росли рядом с дворцами, знатные люди проносились сквозь толпы верхом на лошадях в сопровождении ливрейных всадников, а удачливые предприниматели любого происхождения демонстрировали свое процветание цветными шелками и украшениями, экстравагантными шаперонами и обувью. В 1380-х годах растущий поток миграции в город в сочетании с экономическим спадом привел к высокому уровню безработицы среди взрывоопасной массы подмастерьев и рабочих и росту классовой ненависти среди бедных и молодежи. Тяжелые времена превратили вчерашних рабочих в сегодняшних мятежников и в завтрашних клиентов виселицы.

Карл V проводил в своей столице больше времени, чем любой из его предшественников, и беспорядки 1350-х годов научили его опасаться власти толпы. Он уделял много внимания безопасности города. Главным представителем королевской власти в Париже был прево. С 1367 по 1381 год этот пост занимал грозный и авторитарный Гуго Обрио, самодур скромного происхождения, чей отец был дижонским менялой. Он изменил облик столицы больше, чем любой другой человек до барона Османа, и, как и Осман, большинство его действий было так или иначе направлено на удержание города от восстаний. Он был ответственен за целый ряд указов и постановлений, регулирующих беспорядки, безделье, проституцию, таверны и игорные дома, а также ношение оружия на улицах. В Шатле была создана реформированная полиция, состоящая из 220 сержантов, работавших посменно. Их усилия дополняли сержанты, нанятые различными аббатствами, осуществлявшими уголовную юрисдикцию в городе, а ночью — дозор, ополчение, набранное из более богатых домовладельцев и организованное городскими гильдиями в отряды по десять и пятьдесят человек. Но даже во времена Обрио у правительства не было возможности противостоять серьезным вспышкам городского насилия, не собирая армию для захвата города извне. К моменту смерти Карла V оборона города, которую Обрио в значительной степени восстановил, была направлена как против жителей, так и против внешнего врага. Лувр находился в пределах нового обвода стен, но уцелел, был перестроен и расширен, став убежищем для гарнизона, тюрьмой, сокровищницей и арсеналом. Башни Шатле смотрели вниз на квартал мясников, известный многим поколениям парижан как место, где проживали самые жестокие толпы. Напротив, на левом берегу, Обрио построил меньшую городскую крепость, Малый Шатле, чтобы отгородить буйных студентов университетского квартала левого берега от остального города. На восточной окраине города из своего фундамента поднималась устрашающая масса Бастилии Сент-Антуан, первый камень которой был заложен в 1370 году самим Обрио[571].

Утром 15 ноября 1380 года большая толпа собралась на Гревской площади, чтобы выразить протест против бремени военных налогов. Многие из собравшихся были одеты в шапероны и туники зеленого и белого цвета, цветов города. На восточной стороне этого большого открытого пространства стоял Отель-де-Виль, где заседали купеческий прево и четыре эшевена — орган, сформированный из высших чинов парижских гильдий, которые за более чем столетний период постепенно обрели полномочия муниципалитета. Эти люди представляли аристократию городских ремесленников. Большинству из них была выгодна политика короны в последние два десятилетия, и их интересы были вполне удовлетворены отменой подымного налога. Но в ноябре 1380 года их главной заботой стало сохранение собственной власти, поскольку они оказались между требованиями правительства и гневом народных масс. Купеческий прево вышел к фасаду здания, чтобы обратиться к толпе. Он попытался убедить ее разойтись и оставить решение вопроса на усмотрение их ставленников. Его встретила яростная ругань одного из кожевников. Этот человек выступал не только против налогов, но и против городских богачей и показной пышности королевского двора. "Неужели мы никогда не увидим конца растущей жадности этих господ?" — спрашивал этот человек, по словам потрясенного хрониста из Сен-Дени. Они "питаются нашими товарами, эти люди, единственная мысль которых — украшать себя золотом и драгоценностями, окружать себя вереницами прислужников, возводить великолепные дворцы и придумывать новые налоги, с помощью которых можно сокрушить этот город". Он закончил призывом взяться за оружие. Тут же около 300 человек вышли вперед с оружием в руках. Они схватили купеческого прево и повели его через мост к дворцу на острове, где заседали Генеральные Штаты. Толпа ворвалась во двор, а затем в большой зал, выкрикивая свои требования так, чтобы их услышали молодой король и его четыре дяди, собравшиеся в верхней комнате со своими советниками и чиновниками.

Что бы ни говорили о герцоге Анжуйском, он не был лишен мужества. В сопровождении герцогов Беррийского и Бургундского, коннетабля и канцлера он вошел в зал и столкнулся с толпой. Купеческий прево произнес длинную речь, красочно описав страдания и нищету населения, и призвал к немедленной отмене военных налогов. Прево протестовал неохотно, но сыграл свою роль хорошо. Когда он закончил, раздался одобрительный рев. Герцог решил потянуть время и ответил, что это дело будет рассмотрено Советом. Но правда заключалась в том, что Совет был разделен во мнениях по этому вопросу. Многие из его членов были обеспокоены прецедентом, который будет создан, если они уступят угрозам насилия. Что потребует толпа в следующий раз? Их сомнения подтвердились, так как толпа снаружи становилась все больше и больше. Снова выступил канцлер, на этот раз для того, чтобы объявить об отмене подымного налога (fouage), налога с продаж (aides) и налога на соль (gabelle). Постановление, подтверждающее это решение, было спешно подготовлено.

То, что Совет правильно оценил настроение толпы, подтвердилось последующими событиями. После криков "Ноэль!" и "Монжуа! Сен-Дени!" последовали крики "Бей жидов!". Главный еврейский квартал Парижа находился на правом берегу между Гревской площадью и Шатле, это был район узких переулков и тесных домов. Толпа хлынула через Мост Менял (Pont au Change) и ворвалась в еврейский квартал, убивая евреев, насильно крестя их детей, разрушая их дома, разрывая ссудные книги и унося драгоценности и посуду, оставленные в качестве залога. На улицах погромщиков подстрекали молодые дворяне, которые были основными клиентами евреев. Остальные населенные пункты Иль-де-Франс последовали примеру Парижа. По мере того как новости об этих событиях распространялись по северной Франции, в одном городе за другим празднования превращались в еврейские погромы[572].

Совет не собирался мириться со сложившейся ситуацией. Отказ от налогообложения явно не был вариантом для страны, находящейся в состоянии войны. Совет рассматривал свои уступки не более чем тактическое отступление и был сильно возмущен угрозами, с помощью которых они были получены, поэтому решил повторить попытку, на этот раз поэтапно. Генеральные Штаты были вновь собраны и убеждены согласиться с принципом военного налогообложения. Однако им было предложено посоветоваться со своими избирателями относительно его точной формы. 17 ноября 1380 года, когда представители вернулись в свои дома, во все бальяжи северной Франции были разосланы приказы, предписывающие созвать местные ассамблеи для