Шрифт:
Закладка:
В любом случае, понимали в штабе Наполеона, без заключения мирного договора зимовать в Москве будет непросто.
Из письма Наполеона к Марии-Луизе от 18 сентября:
«Мой друг, я тебе писал из Москвы. Я не имел понятия об этом городе. Он заключал в себе пятьсот таких же прекрасных дворцов, как Елисейский дворец, меблированных на французский лад с невероятной роскошью, несколько императорских дворцов, казармы, великолепные госпитали. Все это исчезло, огонь пожирает это вот уже четыре дня. Так как все небольшие дома граждан деревянные, то они загораются, как спички. Губернатор и сами русские в ярости за свое поражение зажгли этот прекрасный город. Двести тысяч обитателей в отчаянии, на улице, в несчастье. Однако для армии остается достаточно, и армия нашла тут много всякого рода богатств, так как в этом беспорядке все подвергается разграблению. Для России эта потеря огромна, ее торговля испытает от этого большое потрясение. Эти негодяи довели свою предосторожность до того, что увезли или уничтожили пожарные насосы…
Осталась только треть домов. Солдат нашел достаточно провизии и товаров, у него есть припасы, значительное количество французской водки».
Наполеон лукавил. Император обманывал и себя, и тех, кому писал. Припасы его армии таяли на глазах. Бонапарт понимал: без фуража долго не продержаться. Сначала сдохнут кони, потом начнется мор среди личного состава. Как докладывали интенданты, надвигался голод. Следовало либо заключать с русскими мир, либо…
* * *
…Пройдя сквозь Москву, русская армия двинулась в сторону Рязанского тракта. Выйдя к нему, Кутузов, неожиданно повернув к югу, оказался на Старой Калужской дороге. Дабы запутать врага, он приказал князю Васильчикову с двумя казачьими полками продолжить движение по Рязанскому тракту. Маневр удался: французы в течение нескольких дней гонялись за Васильчиковым, а Кутузов тем временем сумел окончательно оторваться от Мюрата.
Кутузов был зол. Главнокомандующего подсиживали — нагло и цинично. Противостояние с собственным генералитетом у Михаила Илларионовича началось сразу же после сражения при Бородине. Решение Кутузова в подмосковных Филях привело к серьезному расколу в ставке. Большинство его генералов было против оставления Первопрестольной. После сдачи города многие ополчились против Кутузова, не говоря уж о такой личности, как московский губернатор граф Ростопчин. Как докладывали Кутузову, градоначальник, не стесняясь, заявлял, что, если бы не слабовольность главнокомандующего русской армией, Москву можно было отстоять. Умник, однако…
Англичанин Вильсон, хоть и считался союзником, на самом деле был врагом. Истинным врагом. За Вильсоном стоял лорд Каткэрт, а это, считай, весь британский кабинет министров, для которого успехи России как кость в горле. Ничего удивительного, что русский фельдмаршал для этих шельм – самая настоящая мишень для нападок. Будь на месте главнокомандующего тот же Беннигсен, управлять действиями русских было бы намного проще. А старая лисица Кутузов себе на уме…
Чем дальше отступала русская армия, тем более усугублялась ситуация с расколом. Недовольство стали проявлять Ермолов, Платов и даже Карлуша Толь. Вокруг фельдмаршала медленно формировалась некая полоса отчуждения. Но если бы так! Кутузов видел, что перед ним два вражеских лагеря! С одной стороны выстроился враг внешний, во главе с Буонапартием (против которого, собственно, и воевала его армия); с другой, буквально на расстоянии вытянутой руки – враг внутренний, доставлявший главнокомандующему не меньше хлопот, чем французы. Беда заключалась в другом: за антикутузовской фрондой стоял сам император Александр. Этого было достаточно, чтобы война Кутузова с Наполеоном превратилась для русского военачальника в сущий ад.
Послушаем генерала Ермолова:
«Совершенно другого человека видел я теперь в князе Кутузове, которому удивлялся в знаменитой ретираде из Баварии: старость, изнуренная тяжкими ранами, и потерпенные неудовольствия ослабили душевные в нем силы. Место осторожности благоразумной заступила малодушная боязливость; слабость и легковерие были в чрезвычайной степени: легко было лестию вкраться в доверенность к нему, не трудно было даже управлять им… От сего нередко случалось, что предприятия при самом начале их, или уже приводимые в исполнение, уничтожались новыми предприятиями… <…>
…Мне оставалось быть свидетелем разных интриг главной квартиры, вражды между Кутузовым и генералом Беннигсеном, которую возбуждал полковник Толь, единственно в намерении, отдаляя от Кутузова влияние на него Беннигсена, сохранить над ним власть свою».
Тем не менее начальник Главного штаба русской армии генерал Леонтий Беннигсен, несмотря на всю серьезность положения, беззастенчиво интриговал. И сдача Москвы для него явилась хорошей козырной картой. В Петербург от Беннигсена одна за другой летели секретные депеши, извещавшие Александра I, что «матушку-Москву» можно было спасти. Город был сдан, уверял генерал императора, исключительно по трусости и нерешительности Кутузова, хотя, будь на его месте кто другой, Первопрестольную удалось бы отстоять… Беннигсена поддерживали Барклай (так и не простивший соперника) и генерал Ермолов.
Хитрый маневр Кутузова в виде флангового марша с уходом на Калужскую дорогу помог русской армии выиграть драгоценное время. Однако и эти действия главнокомандующего были раскритикованы его недругами. Беннигсен рвался в бой. Любые приказания Кутузова воспринимались им в штыки, с нескрываемым неудовольствием. Повторялась катавасия, разыгравшаяся в первые дни войны между Барклаем и Багратионом. Все это рано или поздно могло привести к серьезным последствиям. Узел противоречий, понимал Кутузов, следовало рубить жестко и решительно.
Когда армия дошла до Красной Пахры, первым не выдержал генерал Беннигсен:
– Ваше высокопревосходительство… – начал было начальник штаба, но Кутузов его перебил:
– Что-то слишком официозно, Леонтий Леонтьевич, не находите?.. Хотите сказать мне нечто неприятное?..
– Смею доложить, Ваша светлость… э-э… армия устала отступать. Командиры не понимают, что вообще происходит, куда они ведут своих подчиненных. Солдаты требуют новой баталии с супостатами…
– И что вы предлагаете? – нахмурился Кутузов.
– Предлагаю здесь, у Пахры, атаковать Мюрата! – с жаром ответил Беннигсен. – Французы этого не ожидают, наш удар окажется для них неожиданным. Победа над противником воодушевит наших солдат…
– Встревать в мелкие стычки – это не то, что предстоит армии в ближайшие месяцы, – холодно заметил на тираду Беннигсена Кутузов. – У нас другая задача. После Москвы враг, скорее всего, будет рваться на юг, где много фуража и продовольствия. Отдохнув и закрепившись здесь, мы сможем погнать Буонапартия обратно – туда, откуда он явился…
– Но сидеть сложа руки, ничего не предпринимая, становится невмоготу! – вскричал Беннигсен.
В комнате главнокомандующего стало тихо. Кутузов,
