«Ну а что, что ты хотел услышать? – спорил он сам с собой. – Нет, Лев, это была ерунда, отряхнулся и дальше пошел?»

Все эти годы он будто пытался убедить сам себя, что это… Ну, если не ерунда, то так – неприятная ситуация. Ошибка молодости, из которой он сделал выводы. Он почти не задумывался, каково приходилось Якову от этой «ошибки», он не пытался оценить масштаб его личной трагедии. Он думал, что ужасное случилось там, в душе, ужасное длилось несколько минут и закончилось навсегда. Только теперь он задумался: а что если оно никогда не заканчивалось? А что если эти несколько минут растянулись в бесконечную историю длиною в жизнь, которая будет сказываться на Якове всегда, с кем бы он ни был?

Чувствовать себя чьей-то тайной историей было стыдно и непонятно. Ему было странно, что он вообще попал в такую жуткую ситуацию: он, Лёва из детского сада номер пять, Лёва из «А» класса, Лев из медицинского института, он же обычный человек, он просто пытался жить эту жизнь…

«А ты думал, вас делают на специальных заводах? – насмехался он над собственным негодованием. – Ленинградский завод по изготовлению насильников?»

«Не на заводах, но…»

Он думал, что с такими сразу всё понятно. Такие не ходят в детские сады, не учатся в школе, не влюбляются, не строят планов на будущее. У таких один план: испортить кому-нибудь жизнь. Ему было сложно представить: его папа ходит в ясли, его папа плачет, его папа боится признаться в любви, его папа нервничает перед первым поцелуем в кино… Да так не бывает. Хотя мама говорила, что помнит его таким. И он сам как будто бы тоже немножко помнил.

А если никто не просыпается по утрам с мечтами сломать другому человеку жизнь, почему все вокруг такие поломанные? Может, Артур тоже просто поломанный?

И внезапно эта мысль пронзила Льва непонятным сочувствием: конечно, Артур сломан, как и сам Лев. Что-то его поломало. Он не знает, что, потому что они никогда об этом не говорили: Артур не умеет глубоко нырять, в разговорах он плавает на поверхности, но значит ли это, что он действительно такой невдумчивый, каким пытается казаться?

Лев испытал чувство странной, уродливой сращённости с Артуром – этакую родственную связь: они одной крови. Их связующая нить – насилие. Они держатся на этом фундаменте вдвоём. Может, они его даже скрепляют.

Лев снова потянулся к телефону и, отыскав в телефонной книге давно забытый (а когда-то выученный наизусть) американский номер Якова, нажал зеленую трубку. Он был уверен, что не дозвонится, а потому не сформулировал даже сам для себя, зачем это делает. За шесть лет номер мог сменится несколько раз (у самого Льва, например, сменился), да и к тому же пройдёт ли звонок из России в другую страну? Раньше, чтобы звонить, они с какими-то роумингами заморачивались…

В общем, он был уверен, что звонок сбросится, но раздались короткие гудки и от неожиданности Лев резко принял сидячее положение. Перед глазами всё пошло цветными кругами: надо бы полегче с резкостью, всё-таки почти двадцать четыре…

- Yes? – послышался в трубке такой знакомый и такой чужой голос одновременно.

Это был голос Якова, Лев сразу его узнал. Повзрослевший, низкий, но всё равно – он. Ошибиться невозможно.

- Привет, - проговорил Лев в трубку, чувствуя, что сейчас умрёт от страха и стыда.

Тишина в ответ. Лев был уверен, что Яков тоже его узнал. Это ведь не забывается так просто, да? Голос парня, который тебя изнасиловал…

Он был готов закричать, прямо как с Катей: «Не клади трубку!», опасаясь, что именно это хочет сделать Яков, но тот прервал молчание вопросом:

- Зачем ты звонишь?

Лев заметил, что у него появился легкий акцент: слова звучали на иностранный манер, как когда кто-то придуряется, изображая американца.

- Я хотел извиниться, - сказал Лев, переглатывая от волнения.

- Зачем? – снова повторил Яков.

- Ну…

Он не придумал зачем. Для себя, видимо. Чтобы стало легче. Но сказать вот так Якову – «для себя» – что за дурь?

- Яков, я прошу прощения, – просто сказал он, без объяснений. – Мне очень жаль, правда.

- Легко тебе просить прощение… – язвительно заметил Яков.

Лев аж дернулся от возмущения: нихрена же себе легко! Ничуть не легко!

Пока Лев шумно дышал в трубку от негодования, Яков скучающим тоном спросил:

- У тебя всё?

- Нет, - отчаянно запротестовал Лев.

Ему нужно было убедиться, что он вовсе не так виноват, как пишут в этих идиотских статьях: про кошмары, суицидальные мысли, панические атаки.

- Как… как ты сейчас? – выдохнул он в трубку. – Ты работаешь? У тебя есть отношения?

Он боялся, что Яков скажет: «Да пошёл ты» и бросит трубку, но Яков ответил, хотя и очень коротко:

- Работаю. Отношений нет.

Лев чуть было не спросил: «Из-за меня?», но прикусил язык: так и рану расковырять недолго. Хотя он, наверное, уже – этим своим звонком…

- А у тебя? – вдруг спросил Яков. – У тебя есть отношения?

- Есть, - прошептал Лев, стыдясь перед ним собственного благополучия.

- Тогда передай ему мои искренние сожаления.

- Не надо так, - попросил Лев. – У нас всё хорошо.

- У нас тоже всё было хорошо! – с обидой выпалил Яков. – До какого-то времени.

«Нет, не было! Всё сразу было не так», - внутренне заспорил Лев, но вслух сказал только одно:

- Я изменился рядом с ним. Он… - Лев с нежностью прошептал: - Он – моё счастье.

- А ты, стало быть, его проклятье.

Неправда.

Чёрт, зачем он вообще с ним разговаривает? Терпит этот уничижительно-покровительственный тон.

- Пока, Яков, - прохладно сказал Лев. – Я сказал всё, что хотел.

И сбросил вызов.

Вечером от Юли вернулся Слава и Лев пригляделся к нему ещё раз – последний, как он решил для себя.

Аппетит есть? Есть.

Над шутками смеется? Смеется.

Секс будет? Будет.

Класс. Значит, никто его не насиловал. Лев себе просто что-то придумал. А если… А если и было что-то – наверняка какая-то ерунда – то надо её просто отпустить.

Во всяком случае, он бы хотел, чтобы Яков его простил.

Последующие месяцы Лев только укреплялся в мысли, что ошибся насчёт Артура и зря приписал ему гнусные злодеяния. К весне, когда прошёл