– Черт!

Обойдя фонтан, вижу Ходжата, склонившегося над телом Риссы. На ее груди расплывается пятно крови и торчит серебряный кинжал.

Я не раз видел, как Озрик теряет самообладание.

Видел, как он рычал и вопил, наказывал и убивал. Видел, как он устраивал беспощадную резню, наносил оскорбления и, не проявляя эмоций, равнодушно сыпал угрозами.

Но никогда не видел его таким.

Он будто пытается привыкнуть к тому, что из ее груди торчит кинжал, будто не может поверить, что ее платье пропитала кровь.

Он останавливает взгляд на ее бесцветном лице и закрытых глазах, затем хватает девушку за плечи.

– Рисса. – Голос у него сдавленный. Хриплый. Будто ее имя вырвалось у него из горла и разнеслось по ветру.

Не двигаясь, он легонько встряхивает ее.

– Рисса!

– Сир Озрик, – мягко попрекает Ходжат и тянется, чтобы убрать его руку. Я вижу, как руки Озрика на долю секунды напрягаются, а потом он позволяет Ходжату его оттащить.

– Нет. Нет, черт возьми! – буквально в лицо рычит ей Оз, в его голосе сражаются отрицание и ярость. – Ты очнешься, упрямая женщина. Ты не можешь умереть, черт побери. Слышишь, Желтый колокольчик? Ты не можешь умереть, твою мать, потому что нам еще предстоит совершить ошибки.

Он давится слезами, а я стою и потрясенно смотрю, как Озрик внезапно наваливается грузным телом на ее хрупкую фигурку и прислоняется к ней лбом, зажмурив полные муки глаза.

Мы с Райаттом застываем, наблюдая за ним, у Исали влажно поблескивают глаза, а по щеке Барли стекает слезинка.

Как мне рассказать об этом Аурен?

– Сир Озрик? – осторожно говорит Ходжат. – Леди Рисса не умерла.

Меня пронзает удивление, а Озрик так быстро поднимается, что чуть не ударяет головой нашего лекаря. На его лице застывает неверие, и он снова смотрит на Риссу.

– Кинжал только задел ее сердце, и, поскольку он остался у нее в груди, у нее не идет кровь, – объясняет Ходжат. – Но мне нужно немедленно доставить ее в лазарет в замке, чтобы провести операцию. Я просто жду, когда принесут переносную доску. – Как по заказу, пара помощников лекаря с красными повязками на плечах бегут по саду и несут доску.

– Я сам ее отнесу, – рычит Озрик, встав с земли.

Ходжат морщится.

– Не уверен, что…

– Я же сказал: сам ее отнесу!

– Оз… – Я делаю шаг вперед, но Ходжат машет рукой.

– Все в порядке, Ваше Величество, – говорит он и снова смотрит на Озрика. – Несите ее очень осторожно. Двигайтесь медленно, поддерживайте ее шею и старайтесь не давить на грудь. Она жива, но едва держится. Не уверен, что с ней все будет хорошо, когда я удалю кинжал. Вам на всякий случай нужно подготовиться.

Сдавленно кивнув и стиснув зубы так сильно, что еще чуть-чуть – и сломает челюсть, Озрик наклоняется и берет ее на руки. Никогда не видел от него столь нежного поступка. Он будто берет в руки тончайшее стекло, и одно неверное движение – и оно разлетится вдребезги.

Направившись за Ходжатом, он несет Риссу из сада в замок и исчезает из виду.

– Какого хрена произошло? – спрашиваю я, когда он уходит. На траве осталось пятно крови и отпечаток тела Риссы. Замечаю, что вдалеке что-то блестит, но рабочий проходит по этому месту, поставив рядом ведро, и начинает смывать кровь. Когда я, снова прищурившись, вглядываюсь в темноту, то, что я увидел ранее, исчезает.

Уоркен смотрит, как лекари поднимают тело мертвого стражника и уносят его в замок, а потом отвечает:

– Меня предупредили дозорные, проходившие через сад. Придя сюда, мы нашли стражника и женщину. Я сразу же отправил за тобой.

– Пока мы склоняемся к тому, что сюда за ней проследовал этот стражник. Возможно, он приревновал ее и потому убил, а потом перерезал себе горло, – говорит Исали.

– С женщинами не впервые случается подобное. Особенно с красивыми, – говорит Барли.

– Да, но здесь? – покачав головой, говорит Кег. Я знаю, что после своего возвращения вместе с остальными солдатами он проводил время с семьей, и держу пари, не ожидал увидеть подобное насилие вне армии.

– Вы знаете стражника лично? – спрашиваю своих министров.

Исали качает головой.

– Только в общих чертах. Мы просмотрим его личное дело, но, как ты знаешь, к службе не допускаются лица, ранее устраивавшие жестокие нападения или склонные к агрессивному поведению.

– Эта дама пробыла здесь не так уж и долго, – отмечает Райатт. – Как стражник мог так быстро ею увлечься?

– Такое случается, – говорит Кег. – Мне с братом пришлось отбиваться от нескольких мужчин, которые не смогли принять отказ Барли.

К нам протискивается стоящий рядом стражник.

– Холман бы никогда так не поступил! – говорит он, и от чувств на его лице проступают пятна. Он молод – наверное, лет двадцати, – и так шмыгает носом и вытирает его рукавом, что я сразу понимаю: он лично знал павшего стражника.

– Откуда ты знаком с Холманом? – спрашивает Исали.

– Он был моим лучшим другом, – снова шмыгнув носом, говорит стражник. – Я понимаю, каким это все представляется, но это не он. Он бы никогда такого не сделал. Конечно, ему нравилось несколько здешних дам, но про эту леди он ничего не говорил. А он бы мне рассказал.

Я киваю и перевожу взгляд ему за спину, и Маркул, мой главный стражник, подходит и уводит мужчину.

– Что думаете? – тихо спрашиваю я Исали и Уоркена. – Вам нужна помощь, чтобы во всем разобраться?

– Нет, мы сами справимся, – отвечает Исали.

Кивнув, я говорю:

– Я должен рассказать Аурен. Я оставил ее спящей. Она захочет быть рядом с Риссой, пока Ходжат будет ею заниматься.

Райатт уходит со мной в замок, и, когда мы поднимаемся наверх, я хмурюсь.

– Ты же не веришь в то, что это сделал тот стражник? – тихо спрашивает он, чтобы нас никто не услышал.

– Нет, не верю.

Не знаю почему, но есть у меня нехорошее предчувствие.

– Я тоже. Что-то не вяжется. – Мы молчим, пока не поднимаемся до этажа, где остановился Райатт. – Я отмокну и переоденусь в Фальшивого Рипа, – говорит он, и мы расходимся. – Встретимся внизу, в больничном крыле.

Кивнув, я поворачиваюсь и поднимаюсь на еще один лестничный пролет, а затем иду по коридору к своим покоям и распахиваю дверь. Но, добравшись до спальни, вижу, что Аурен в кровати нет. С нарастающим волнением беру с прикроватного столика ее отрезанную ленту и кладу в карман. Вижу в гардеробной ее смятое рубиновое платье. Вижу, что моя черно-коричневая одежда теперь блестит золотом.

И понимаю.

Не сходя с места. Это