делали вклады. Братия отстроилась, появились прочные просторные кельи, своя мельница, пруды, огороды, конюшня с лошадьми, волы, трапезная, странноприимная палата, пекарня. Недавно вот и богатую церковь каменную поставили. Теперь всё есть у братии для спокойного служения Богу. Свой долг земной он выполнил. Конечно, замечал в последнее время Пафнутий нестроение среди братии, взаимную нелюбовь, суету, видел и таких, что пришёл не Господу служить, а пристроиться, чтобы обрести покой. Но он знал главное: если Матерь Божия не захочет, не оставит своей заботы об обители, то она не пропадёт и после его смерти.

Теперь всё чаще думал Пафнутий о себе, о своей душе. Достоин ли он Царствия Небесного, простит ли ему Господь суету мирскую, его неисправление?

А сил оставалось всё меньше. Игумен чувствовал, что его решительный день приближается, и просил у возлюбленной Матери Божией знамения о своей кончине, чтобы приготовиться к смерти по-христиански. И дождался Её милости.

На следующий день после святого и великого праздника Пасхи на рассвете в тонком сне перед Пафнутием явилась сама Пресвятая Богородица. Он почувствовал её приближение по наполнившей его внезапно радости и благодати Божией. Он воспринимал такие мгновения как особую милость Господа, как знак свыше. Это были необъяснимые словами счастливые минуты, которые являлись венцом и наградой за его полную лишений и трудов жизнь. В такие минуты особенным светом озарялось всё находящееся вокруг него. Независимо от погоды, тепло разливалось по всем его членам, душа наполнялась неизъяснимым блаженством, довольствием, радостью. Он чувствовал, он физически ощущал присутствие Всевышнего рядом и вокруг. Биение его сердца, колебания сосудов совпадали с ритмом колебаний его Божества, Пафнутий чувствовал себя частицей Космоса и Вечности. Он ощущал себя бессмертным, и молитва его принималась Вечностью и Господом как источник необходимой Им энергии, питающей и укрепляющей Их. Он чувствовал, что нужен своему Богу. Это было счастьем.

Такое же тепло, свет и радость ощущал он и при появлении рядом Божией Матери, которые случались и прежде. Потому, проснувшись от нахлынувшего на него восторга и блаженства, от засиявшего вокруг света, он почувствовал, что должно произойти нечто необыкновенное. И действительно, дверь, находившаяся перед его взором, внезапно засияла светом и слилась с ним, исчезнув вместе со стеной, и на фоне этого сияния явилась его возлюбленная Пречистая и Благословенная Богородица. Но не в тёмных, как на иконах, а в светло-золотистых одеждах. Её светлое покрывало ниспадало с головы до самого пола, но ни покрывало, ни сама Она пола не касались. Пресвятая легко парила в пространстве кельи, её тело, лицо, руки и одежда излучали мягкий тёплый свет.

«Пафнутий, — сказала она ласковым, неземным, отдающим эхом голосом, — Господь прислал меня предупредить, что время твоё подошло. Готов ли ты предстать перед лицом Всевышнего?»

«Готов, Пресвятая, готов! Только дай мне неделю, я должен причаститься, последнее покаяние принести...»

«Чего же ты боишься, старец? Или грехи за собой знаешь?» — Она плавно переместилась от двери к окну, оставаясь на небольшой возвышенности от пола, невысокий потолок кельи словно растворялся перед ней.

«У кого же нет греха?» — посокрушался Пафнутий.

«Что ж, задержись на неделю, исполни по воле твоей, ты заслужил, — снова мягко и ласково проговорила Она. — Я сама за тобой приду через неделю, готовься!»

Последние Её слова звучали уже в пустой комнате, сияние пропало, стены и двери стояли перед Пафнутием в прежнем виде. Он ещё какое-то время лежал без движения, осмысливая происшедшее и продолжая ощущать тепло и радость на душе. Затем прочёл молитву Пресвятой Богородице и открыл глаза, надеясь ещё раз увидеть Её, получить подтверждение, что это был не сон, а реальность. Но перед ним находилась прежняя, изученная до последнего сучка, бревенчатая стена с дверью.

«Сон или реальность?» — вновь полушёпотом повторял он свой вопрос и начал подниматься с постели.

Удивительное дело! Он встал гораздо легче, чем в последние дни, тело, руки его, ноги — всё было легче, подвижнее, чем накануне. Да и на душе он ощутил совершенно иное состояние. Его уже не мучили, не волновали ни боль, ни предстоящее расставание с миром, с братией, ни будущее монастыря. Теперь ему предстояло явиться на Суд Божий, отчитаться о содеянном.

Опустившись на колени перед иконой Богородицы, он поблагодарил Её за явление, прочёл несколько молитв. Закончив их, присел на лавку передохнуть. Теперь ему предстояло подготовиться к своему последнему часу.

Раздался тихий стук в дверь, и на пороге появился его любимый ученик Иннокентий, темноволосый и темноглазый инок тридцати с небольшим лет, живший некоторое время в келье Пафнутия после ухода Иосифа. Игумен любил этого тихого, исполнительного монаха за смирение и старательность, за глубокую веру в Господа. Преподобный повидал на своём веку немало разных знаков уважения к себе и прекрасно знал им цену. Преклонение же перед ним и любовь Иннокентия были столь искренними, чистыми и бескорыстными, что волей-неволей вызывали ответное чувство, и потому Пафнутий особенно любил видеть этого ученика рядом, доверял ему.

Теперь Иннокентий зашёл, чтобы проводить учителя в церковь на заутреню. С тех пор как старец занемог, этот инок начал ненавязчиво, но неотступно опекать учителя, помогать ему. Зная привычки преподобного, его нелюбовь к посторонним прикосновениям, Иннокентий умел делать это, не раздражая учителя, не мешая ему. Правда, и теперь, по старинной традиции, в келье вместе с настоятелем жил его очередной ученик — юный подросток Варсонофий, исполнявший поручения старца. Но Иннокентий не доверял этому послушнику, который и теперь беззаботно спал в сенях, не услышав ни пробуждения учителя, ни появления постороннего.

Поклонившись настоятелю и приняв его благословение, Иннокентий помог ему умыться, поливая из кувшина на руки, подал полотенце и, видя, что нынешним утром учитель в состоянии одеться самостоятельно, вышел в сени подождать его, чтобы вместе отправиться на службу.

Постоял возле постели юного Варсонофия, освещённого слабыми лучами восходящего солнца, потрепал его по щеке. Тот открыл глаза и тут же вскочил с постели:

— Опять я проспал, звону не услышал!

— Да нет, его ещё не было, хоть и пора уже. Сбегай-ка узнай, что случилось, может, проспал дежурный.

В этот момент раздался достаточно громкий и резкий звон била — подвешенной в центре двора металлической платины, удар по которой с давних времён будил по утрам монахов. Лицо юноши расплылось в улыбке:

— Тогда доброе тебе утро! Я сейчас, мигом.

Он вскочил, на ходу перекрестился в сторону иконы, оглянувшись на дверь, не видит ли учитель его небрежения к молитве, одну руку обмакнул прямо