а осталась в Таганроге еще 4 месяца. Между тем, как утверждают исследователи легенды, «ее здоровье было удовлетворительно», так что «она всем распоряжалась, ездила на панихиды», а потому следует считать «дальнейшую судьбу самой вдовы Александра настолько загадочной», что она заслуживает особого исследования (Васильева Л.Н., 1999). В этих словах, очевидно, заключен намек на нижеследующую легенду об Елизавете Алексеевне.

Предание это сводилось к следующему (Цеханская К.В., 1999): в Белеве одна помещица получила уведомление, что государыня, проезжая через город, имеет желание остановиться в ее доме. В назначенный день в 10 часов вечера царская карета остановилась у подъезда. Когда Елизавета Алексеевна вошла в зал, то «закрыла руками глаза» и сказала» «Свету слишком много… уменьшить!». Тотчас погасили большинство свечей, оставив гореть только две. Утомленная дорогой, Елизавета пожелала остаться одна. Хозяйка удалилась на другую половину дома и, не раздеваясь, прилегла на диван, но в 12 часов ночи[121] была разбужена придворным чиновником, сообщившим: «Государыня скончалась». Усопшая императрица была уже переодета и положена на стол. Подойдя поцеловать руку умершей и вглядевшись в черты лица, хозяйка увидела, что она встречала не ту, которая оказалась покойницей… На другой день в 10 часов утра тело увезли из Белева.

Тщательный анализ семейной хроники Н.С. Маевского, выполненный К.В. Кудряшовым (1923), позволяет утверждать, что молчальница из Сыркова монастыря – дочь известного екатерининского вельможи, генерал-майора Александра Дмитриевича Буткевича и Анны Ивановны фон Моллер, его второй жены. Брак оказался неудачным, супруги разъехались с публичным скандалом, в результате которого А.Д. Буткевич отказался от своих дочерей от этого брака, в том числе и Веры, тяжело переживавшей происшедшее. Старшая ее сестра завершила жизненный путь в Троице-Сергиевой Лавре, следы Веры затерялись, но впоследствии мемуарист узнал от умиравшей матери[122], что Вера Молчальница – его тетушка.

«Экзотическая версия», высказываемая единичными советскими историками – императрица была убита в ночь с 3 на 4 мая в Белеве, ибо Николай I и его мать считали Елизавету опасной для новой власти, как имевшей взгляды, близкие декабристским[123] (Васильева Л.Н., 1999). Свежей была и традиция XVIII столетия, большую часть которого в России правили женщины. Здесь много неясного. Зачем понадобилось Марии Федоровне, старой, отягощенной болезнями женщине, мчаться в Белев по раскисшим весенним дорогам? Для того, чтобы удостовериться в смерти? Договориться, чтобы императрица не претендовала на трон? Зачем Николай I и его мать сожгли большую часть попавших им в руки бумаг покойной, в том числе и ее обширный дневник с 1792 по 1826 годы?

Л.Н. Васильева подробно передает слух, распространенный камер-фрейлиной В.М. Волконской, об обстоятельствах смерти государыни. Страдавшая бессонницей княжна в день смерти императрицы, на заре якобы увидела, как двое неизвестных вынесли тело Елизаветы из спальни. Встав с постели и прокравшись за ними, фрейлина увидела: тело было брошено в пруд. Волконская разбудила слуг, труп подняли со дна. Вернуть к жизни императрицу не удалось. Никаких подтверждений или опровержений эта сплетня не имела… Вглядимся пристальней в эту «свидетельницу», полузабытую историческую тень. А ведь в середине XIX века она пользовалась известностью, в определенной степени скандальной! Обессмертил скромную фрейлину, старую деву с большими странностями… А.С. Пушкин! М.И. Жихарев в «Вестнике Европы» (№ 7 за 1871 год, с. 192) привел рассказ И.И. Пущина о проказах лицеистов в Царском Селе. Юный Пушкин, принявшей в темном коридоре Екатерининского дворца княжну за ее горничную Наташу, обнял фрейлину и попытался (курсив мой. – Ю.М.) поцеловать. Разгневанная Варвара Михайловна пожаловалась брату, могущественному вельможе, тот – императору. Обладавший бесспорным чувством юмора Александр I только рассмеялся и оставил демарш Волконских без последствий. Что же Пушкин? Он мгновенно ответил оскорбленной даме блестящей французской эпиграммой:

Кж. В.М.Волконской (1816)

On peut tres bien, mademoiselle,

Vous prendre pour une maquerelle,

Ou pour une vieille guenon,

Mais pour une grвсе, —

oh, mon Dieu, non!

Очень легко, сударыня,

Принять Вас за сводню

Или за старую обезьяну,

Но за грацию, – о, Боже, нет!

Ряд исследователей допускает вольную интерпретацию фактов, положенных в основу «экзотической версии». Л.Н. Васильева (1999) пишет, что «утром в Белеве неожиданно появилась» императрица-мать. Это принципиально неверно – Елизавета Алексеевна и ее свита прекрасно знали, что навстречу им спешит Мария Федоровна (Миролюбова Г.А., 2005). К этой же версии примыкает ее «ответвление», в соответствии с которым императрица после своей смерти была погребена в Белеве, и могила ее до сих пор известна местным старожилам (Маркелова Л., 2000). Для меня, как человека православного, эти сведения являются совершенно фантастическими. Я категорически исключаю, что десятки архиереев и иереев Русской православной церкви, в том числе духовник государыни о. Алексий Федотов, нарушив принесенные обеты при рукоположениях, служили панихиды об упокоении души рабы Божией Елизаветы над телом другой умершей на всем пути от Белева до Петербурга. Против версии убийства, «организованного Николаем I», говорит и то, что все люди, близкие Елизавете Алексеевне, после ее смерти не только не подверглись опале, а успешно продолжили карьеру. Это относится, например, к Н.М. Лонгинову, личному секретарю и доверенному лицу императрицы, ставшему в конце 1820-х гг. действительным тайным советником, сенатором, выполнявшему за рубежом ответственнейшие поручения Николая I. Ныне для большинства ответственных ученых бесспорен факт: тяжело больная, убитая горем, очень одинокая в России, лишенная каких-либо амбиций женщина ни для кого реальной опасности не представляла.

Рассмотрим официальную версию (РГИА. Ф. 469. Оп. 1. Д. 6). После смерти Александра здоровье императрицы продолжало ухудшаться. Она терзала себя воспоминаниями. 12 апреля 1826 года князь П.М. Волконский писал Николаю I, что она приказала «переставить походную церковь в ту комнату, где покойный государь император скончался; может легко быть, что воспоминание горестного происшествия производит сие действие над ее величеством».

Возглавлявший ее свиту П.М. Волконский и секретарь Н.М. Лонгинов ежедневно извещали об этом Николая I и Марию Федоровну. Эти обстоятельства вызывали беспокойство в Зимнем дворце. Николай I, не желая осложнить положение своими указаниями, оставил на усмотрение врачей и свиты время выезда Елизаветы Алексеевны из Таганрога и определение пути следования. Многие деликатные моменты, касающиеся императрицы, Николай Павлович передавал через П.М. Волконского. Так, 23 декабря 1825 года он сообщал: «Я все оставляю на прежнем положении и все уже разрешил и приказал указами. Лонгинов для нее вместо 250 000 миллион получать будет; сверх того Ораниенбаум и Каменный остров суть наследственная собственность императрицы, а Царское Село остается по жизнь ея в ея распоряжении; об