Коридор обречённых, как его несколько раз назвали в присутствии Бельдис стражники, оказался пугающе длинным, и девушка представила, какая страшная пытка для осуждённого на смерть идти здесь, считая последние шаги в жизни.

«Я могу спасти его, — думала аданет, — могу защитить от страшной участи. Его судьба сейчас в моих руках».

«Ты уверена?» — прозвучал в памяти голос Морготовой Змеи.

— Нет, — шёпотом призналась себе дочь Брегиль, — не уверена.

Осознание, что незнакомому бродяге осталось жить до рассвета, вдруг пришло особенно ярко. Почему же эта проклятая женщина не позволила увидеться с Ла…сдором раньше?! Чтобы не осталось времени на размышления? С другой стороны, Морготова Змея сразу говорила — бродяга обречён. Бельдис почувствовала себя последней тупицей. С третьей стороны, а что могла сделать дочка героя Арахона? Что она всё ещё может сделать? Поручиться за совершенно незнакомого человека, который на мосту в роще суженных зазывал на мятеж против беорингов? Взять его в Фиримар, а по дороге сбежать? Но как доверить жизнь такому человеку?! Он ведь предаст! Ограбит, бросит одну в лесу, убьёт!

И всё же девичье сердце не могло согласиться отправить бродягу на казнь. Он ведь… Красивый! Какие у него глаза! Как он смотрит… Смотрел…

Едва не заплакав, аданет снова забыла обо всём и опомнилась, лишь уперевшись в дверь, которую перед ней открыли. А потом в реальность окончательно вернул отвратительный запах, от которого начало выворачивать, но Бельдис смогла сдержаться и просто прокашлялась. Впереди оказалась частая решётка из толстых прутьев, за которой находилась гнилая вонючая солома, на ней лежал измождённый мужчина. Выглядел он ужасно: тощий, избитый, бледный, в истлевшей сорочке до колен, чёрные волосы свалялись, на лице появилась некрасивая клокастая борода. Но глаза остались прекрасными, как раньше. Стражники отступили назад, между ними и Бельдис захлопнулась дверь, заставив девушку вздрогнуть.

— Значит, ты Ладрос? — спросила, вместо приветствия, Бельдис, с ужасом осознала ошибку, но заключённый не стал её поправлять.

— Меня пытали огнём и морили голодом, — хрипло отозвался мужчина, не шевелясь. — Избивали. Мне пришлось что-то говорить. Чтобы отстали. Но ты ведь спасёшь меня?

Не дождавшись быстрого ответа, бродяга очень медленно, опираясь на дрожащие руки, сел.

— Я больше не красив, поэтому жизни недостоин?

— Ты убил мою тётю, — зачем-то сказала Бельдис, хотя не собиралась произносить эти слова.

— Я любил Хирвен, — прекрасные печальные глаза пронзили девушку взглядом. — Но её отец — твой дед, разорил мою семью, и мы бы не смогли пожениться. Хирвен любила меня и всё равно приходила, мы проводили время вместе, она была согласна, что её отец неправ. И однажды сказала ему об этом. Дальше ты, наверное, знаешь, но я напомню.

Тяжело закашляв, до слёз и судорог, Ласдор, или как его на самом деле звали, сплюнул рядом с собой и продолжил говорить:

— Хирвен однажды сказала отцу про то, что народ его не поддерживает. И Брегор стал искать заговорщиков, то есть, нас, но нашёл не меня и брата, а семью нашего друга. Догадываешься, думаю, что с ними стало, а судьба Хирвен тебе известна. Я мечтал отомстить за неё, но теперь мой враг мёртв, больше некому мстить.

— Врагом был только Брегор? — несмотря на разрывающие сердце нежные чувства, в душе вспыхнуло желание уничтожить этого человека. Он ведь снова лжёт! — А как насчёт тех, кто был за него? Его воины, его друзья, родня, его ближайшие…

Осуждённый горько усмехнулся, закрыл глаза и расслабленно прислонился к стене.

— Я думал, — он снова закашлял, — ты спасёшь меня.

— Да почему я должна это делать?! — Бельдис сжала кулаки и топнула. — Ты постоянно врёшь! Ты — опасный бродяга, зазывавший куда-то молодых марахлингов, чтобы делать из них сообщников-бунтарей! Убийц! Насильников! Орков!

— Я теперь ещё и Моргот.

Бельдис опешила от такого сравнения. Захотелось сказать, что она ничего подобного не думала, слова про орков вырвались случайно, но бродяга заговорил первым:

— На самом деле, мне уже всё равно, что завтра со мной сделают. Пусть снова растягивают на дыбе, прижигают головешками, бьют дубинами и выкручивают суставы, заставляют пить кипяток и есть обоссанную солому. Мне уже всё равно, правда. Я давно ни на что не надеюсь и жду смерти, а ты пришла, и я понадеялся выжить. Смешно, правда?

— А что ещё с тобой делали? — уже не веря ни одному слову осуждённого, девушка скрестила руки на груди. Жалость сменялась презрением, а нежность отвращением, потом колесо чувств поворачивалось, и снова хотелось броситься обнимать, согревать и лечить это грязное ничтожество. Ему же холодно и больно! Да, он лжец и убийца, возможно, но ему плохо! Зачем его мучить перед казнью?

— Просто оставь меня, если не собираешься спасать, — вздохнул заключённый. — Уходи.

Бельдис на миг подумала, что это манипуляция — Лад… Лас… Да какая разница! Он хочет заморочить влюблённой дуре голову! Жалость тут же заставила чувствовать вину, но девушка взяла себя в руки.

— Прощай, — сказала она и резко развернулась к выходу.

Вслед донёсся горький усталый смешок, дверь закрылась, и из-за неё полетела надрывная песня, звучавшая с каждым шагом тише и тише:

— Под шум толпы и звон цепей

Голос эльфийский нас уверил,

Что станешь лучшим из вождей

Ты на века.

Но поднялась волна страстей

И осушила каплю веры,

А ты смотрел на гнев людей

Лишь свысока.

И зашагал безликий строй

По площадям и по дорогам,

Установив порядок свой

И цель свою.

Люди пошли не за тобой!

Выбор их был иль воля рока?

А ты нашёл себе покой,

В бездну шагнув!

И был огонь,

Было знамя цвета крови,

И время двигалось быстрей,

И рухнул трон,

Нить столетий рвут оковы,

Не стал ты лучшим из вождей!

Хлопнула ещё одна дверь, стало тихо. Бельдис почувствовала, как внутри что-то оборвалось, и холодная решимость подсказала слова, которые нужно будет произнести прямо сейчас, встретившись с судьёй.

***

Ночью, разумеется, не спалось. Голова кружилась до тошноты, грудь давило ощущение вины и вероятных обвинений в том, что