Шрифт:
Закладка:
— Не трогать! — крикнула на него Бельдис, борясь с желанием обнять и пожалеть несчастного красавчика. — Прости их, не знаю твоего имени, сын Хамира.
— Ха-л-мира, — откашливаясь, прохрипел нищих. — Плохая из тебя правительница — имена не запоминаешь.
— Я могла бы не защищать тебя! — игра в королеву и преступника всё больше нравилась девушке. — Продолжай.
— Мирный склад превратили в военный, — тихо ответил, явно начиная замерзать, бродяга. — А потом его подожгли.
— Твой отец?
— Нет! Он не был среди бунтарей!
— А почему тогда бежал?
Нищий не успел ответить, кто-то из седобородых родичей Хандира кивнул на бродягу:
— Нет смысла ждать стражу, он тут околеет. Брат, давай его сами отвезём на пост. Пусть разбираются.
В обрамлённых пушистыми ресницами глазах оборванца отразился страх и ненависть. Бельдис почувствовала, как сжимается сердце.
— Но я ещё не выяснила всего! — запротестовала она.
— Да что тут выяснять? — лысый мужчина в летах, без шапки и с очень странными, словно одинаково поломанными ушами, хлебнул чего-то из фляги и всё-таки покрыл голову. — Этот гад и его пособники попрошайничают, а золотишко наше откладывают на вооружение. Накопят и опять пойдут на вождя твоего с факелами. Мы их тут жалеем, а они вас потом режут.
— Я — не мой дед! — запротестовала Бельдис. — И этот человек — не его отец!
— Вот пусть стража и разбирается! — странноухий плюнул в костёр. — Поехали, брат.
Подняв из снега бродягу, мужчины потащили его в темноту.
— Получается, — Хандир опомнился и обнял невесту, — на этом мосту попрошайки уже не одно десятилетие на мятежи зарабатывают.
— Под шум толпы и звон цепей, — донёсся крик-пение бродяги, — голос эльфийский нас уверил,
Что станешь лучшим из вождей
Ты на века!
— Заткни пасть!
— И был огонь! Было знамя цвета крови!
— Заткнись! — кто-то потребовал молчания достаточно убедительно, чтобы больше слышно ничего из темноты не было.
— Надо всё-таки пройти по мосту, — сказал жених, прижимаясь всё крепче.
— Да, — думая совсем об ином, вздохнула Бельдис, — пойдём.
Ветер стих, снег захрустел таинственно и немного пугающе. Идти в ногу стало получаться лучше, звёзды в небе укрупнились, воздух заискрился в серебристом сиянии Исиль.
«Желаю, чтобы вы были здоровы! — пели оставшиеся на берегу родичи. — И чтобы над вами
Сияло солнце ярче, чем на в благом Амане!
Чтоб до ста лет жили! Горя чтоб не знали,
И чтобы ваши дети вас радовали!»
Весёлая песня лилась, как ни в чём не бывало, но Бельдис её не могла впустить в сердце, всё ещё слыша совсем другие слова.
Примечание к части Песни:
«Желаю» Е. Ваенга,
«Царь» гр. «Гранд КуражЪ»
Наследник подэльфийского трона
Дор-Ломин Брандиру не нравился. Абсолютно.
В детстве было весело гоняться за ящерицами, стрелять мелких птах и разорять их гнёзда, но однажды, решив доказать сверстникам превосходство, родич фиримарского вождя съел сырыми яйца из уничтоженного дома лесной щебетуньи, и после этого несколько дней метался в горячке, блевал и выл от болей в животе, сидя на горшке день и ночь. Больше никому ничего доказывать не тянуло, а Дор-Ломин опостылел окончательно, потому что даже случайное воспоминание о том, как засыпал прямо на ночной вазе, прислонившись спиной к стене, после очередного опустошения и так пустого желудка, а потом просыпался от новых позывов и сверху, и снизу, доставляло непередаваемые эмоции.
Брандир ненавидел Дор-Ломин за его вечную сырость и грязь. Поселение находилось в низине, поэтому то и дело сюда стекалось всё, что только могло стечь, а по утрам нередко опускался густой туман. Всё бы ничего, но обязательно каждый раз находился какой-нибудь умник, гоняющий галопом верхом в непроглядной белой мгле и пугая прохожих.
В Тёмной Земле были кошмарные однотипные постройки. Да, в лесу все деревья похожи, но если у их создательницы не хватило ума придумать разнообразие, то что мешает людям поступить иначе?! Брандир презирал Дор-Ломин за одинаковые дома, в которых можно было запутаться даже по трезвости. Что за стремление слиться с толпой?! Чтобы окна из зависти не выбили? А почему не сломать в ответ руки? Заодно и строителям.
В Дор-Ломине всегда были ужасные дороги, независимо от сезона. Зимой они либо превращались в опасные замёрзшие колдобины, где легко свернуть ногу или шею, либо представляли собой сугроб, немногим меньшего размера, нежели обочины. Весной и осенью появлялась чудная возможность перепутать реку и тракт, летом дорога выглядела грязной, либо высохшей неровной колеёй с глубокими ямами через каждые двадцать-тридцать шагов. На дне, разумеется, растекались лужи, а вокруг валялись мелкие камни, отлетающие из-под колёс проезжающих телег прямо в лица пеших. Красота!
А ещё дор-ломинские дороги порой заканчивались опасными тупиками. Брандир от души презирал живущий в таких местах сброд и никогда этого не скрывал, за что однажды и поплатился.
***
Из-за поворота чавкающей под копытами лошади дороги вышли трое. Потом ещё двое. Юный Брандир, ехавший верхом вместе с девушкой, которую, наконец, удалось пригласить на прогулку, обернулся и увидел позади ещё четверых. По меньшей мере шестеро из окруживших парочку были вооружены луками и дротиками.
— Нищие выродки, говоришь? — спросил один из стоявших поперёк пути марахлингов. — Плевки вонючей щели? Как он нас ещё называл, братья?
— Орочье семя, — напомнил Брандир, чувствуя, как разум, страх и всё остальное уступают место лютой ненависти и желанию уничтожить каждого на этой улице. Каждого! Зарезать всех, кто живёт по соседству с этими тварями, сжечь их дома, а потом пировать на дымящихся руинах и хохотать. Надо же
