Шрифт:
Закладка:
Барочный гвоздь
Глава 26
Русь всегда жила торговлей и даже небольшие, с точки зрения Прохора, интервенции заповедного товара стремительно меняли её рынок. Кто-то из торговцев сказочно обогатился, а кто-то, наоборот, вошёл в большие убытки. Среди последних и оказался Новгородский боярин Колыван Вышатич, бывший выборщиком от Плотницкого конца и по совместительству тысячником. Будучи одним из богатейших людей города и неформальным лидером промосковской партии он шёл к должности посадника напролом, подкупая «избирателей» и прочих бояр направо и налево. По-хорошему Колывану было плевать и на Москву, и на Калиту, но он хорошо чувствовал силу и всегда держал нос по ветру. Его путь к вершинам власти был тернист и полон скелетов в шкафу, а порой и крупных неудач. Вот и сейчас во дворе его терема разворачивалась нелицеприятная сцена. Выхватив из-за сапога кнут, он неистово порол степенных гостей, вернувшихся с зимнего Вытегорского торга с пустыми руками.
— Ведомо ли сколь злата прусам за сей илектрон[i] отдал! А, смерд? — удар кнута оставил на холщовой рубашке провинившегося очередной кровавый след. Схватив второго за бороду, боярин подтянул и его. — Знамо ли сколь уклада доброго и жита корелам за скатень[ii] Онежский отдано! Без счёта! Где моё серебро?! Где шелка персидские?! Где, я тебя спрашиваю.
Не удержавшись, хозяин от души врезал служке в рожу, да так, что отбил кулак. Оба гостя, опасаясь ещё большего гнева нанимателя, синхронно повалились ему в ноги.
— Не губи, батюшка!
— Не губи, отец родной! Нет в сим нашей вины вовсе. Гости ярославские да московские на торг не явились. Фряги же, немцы и персы илектрон и скатень брали у людей Воротынского князя Мстислава Сергеевича.
— Верно Велен глаголит, Колыван Вышатич, нет в том нашей вины! — подтвердил второй. — Вона гляди, — торговец достал из-за пазухи несколько бусин искусственного янтаря и галалита.
Боярин их жадно схватил и начал разглядывать.
— Дык сие и не скатень вовсе, хотя и похож. И илектрон чудной какой-то. Тяжёл больно, — боярин подбросил шарик в руке, после, взял нож и провел полосу отчего камень начал крошиться.
— Батраки бают, будто камень сей варят из смолы и дурного илектрона, потому как они у нас два пуда этого добра сторговали. Многие гости Новоградские у разбитого корыта осталися. Илектрон то Новосильские, супротив нашего, вдвое дешевле отдают.
— Более не продавать им нечего. Вняли?! — закричал Колыван дурным голосом. Он не любил терять деньги и подобные казусы выводили его себя.
— Сделаем. Однако же у гостей князя илектрона дурного видимо-невидимо. Велен цельный ларь видал, а сколько их всего, один бог ведает.
— Цельный ларь? Да ты брешешь, пёс!
— Вот тебе, Колыван, истинный крест! — второй виновник несколько раз с усердием перекрестился. — Гореть мне в пекле, коли соврал.
Боярина отпустило. Первый гнев схлынул, и тяжело осев на медвежьи шкуры, он крепко задумался. Осенью, как и обычно его люди ездили к пруссам, где основательно вложились в янтарь и то, что он остался с носом, здорово подпортило планы. А решить проблему обычным способом нельзя. Коли молва не врёт, князь Мстислав неполной сотней Переяслав-Рязанский взял, походу разбив тюмен татар. Про тюмен враки, понятное дело, но дружина у него хороша. Дыма без огня не бывает. Идти супротив такой своей малой дружиной гиблое дело. Вече собирать? Нет, всё одно городовой полк не дадут…
И тут Калыван вспомнил про жалобу ближника, про письмо Калиты, и план действий в голове сразу сложился. Боярин питал слабость к многоходовкам с двойным дном, а медлить в делах, касаемых прибыли не привык, и ещё раз всё взвесив, набрал полные сани подарков и отправился в вечевую избу.
* * *
На балконе княжьего терема, укутавшись в меховое покрывало, сидел молодой мужчина. Стол перед ним был украшен верчеными перепелами, Хвалынским осётром и беломорской сёмгой, запеченной с рыжиками сметане. Однако ни богатая закуска, ни гишпанское вино не могли развеять мрачное настроение князя. Он по прежднему рассеяно взирал на проходящие по Волхову суда, мысли же его были далеки он Новгородской земли.
У Гедимина четырнадцать внуков и рассчитывать, что после смерти деда ему достанется что-то серьёзное не приходится от слова совсем. Шесть дядьёв, двадцать четыре внука среди которых он не числился любимчиком. Да и при самом дворе у отца дела обстоят не лучшим образом. Его коалиция с Евнутием сдаёт позиции перед союом а Кейстута с Ольгердом, эти дядья в последний год набрали большой вес. Всё это откладывало его мечту обзавестись собственной дружиной и крупным городом в кормление на неопределённый срок, если не навсегда.
В свои семнадцать лет молодой князь уже познал вкус власти. Несколько лет назад новгородцы отдали в кормление его отцу Наримунту Ладогу, Орешек, Корелу и половину Копорья. Не за красивые глазки, а по причине давнишнего конфликта Новгорода с Калитой. Но тем не менее. Земли обширные, но небогатые. С корел кроме шкурок и холопов брать нечего, вот и посадил его отец на стол. Три лета он кормился в Орешке, собирая дань. Шестьсот рублей в год неплохое подспорье... для отца. Ему же из потока серебра перепадали крохи, а после того, как Литва отказала в помощи против короля Магнуса бояре корм уменьшили вдвое, а его из Орешка вежливо попросили. Русские торгаши вышвырнули его словно нашкодившего щенка! Если бы не дружина отца, то и наместника не оставили. Но семь сотен конных сила. Сила с которой нельзя не считаться. Жаль, отец не может оставить воев ему навсегда, очень жаль. Он бы со строптивыми новгородскими боярами разговаривал по-другому.
Айдас, старший воин дружины подошёл и коротко поклонившись встал рядом.
— Чего тебе?
— Боярин Колыван Вышатич принять просит.
— И что опять треба этому московиту?
— Не ведаю, но сума у него велика, — воин усмехнулся и развел руки в стороны.
— Велика говоришь, — князь оживился, — зови, коли так.
Вошедший угодливо согнулся, снял шапку и в пояс поклонился.
— Добрые лета тебе и твоему роду, Александр свет Глебович! Азм яки
