Пока Вартан Григорян заведовал библиотекой и ещё имел со мной дело, по его распоряжению копировали нужные мне материалы. «После вас уже никто не прочтет этой книжки», – однажды я от него услышал. Книга сама собой распалась от ветхости, как только стали делать ксерокопию. Очевидно, книги никто не читал, во всяком случае, давно не брали с полки, книжка иссохлась и, едва к ней прикоснулись, рассыпалась в прах. И называлась книжка «Прах Томаса Пейна», брошюра с рассказом о том, как были разбросаны по свету останки глашатая Американской Революции.

Пейн, перебравшийся в Америку англичанин, поднял американцев на восстание против английского короля памфлетом «Здравый смысл», но пришло время порядка, и его оттерли. Сходная ситуация описана Купером в «Шпионе». Пейн не упоминается, однако главный герой романа, разведчик (в нашем переводе надо бы назвать роман не «Шпион», а «Разведчик»), подобно Пейну, служит революции, но едва он своё отслужил, оказывается не у дел.

Благодаря Двусторонней Комиссии удалось мне посмотреть места, связанные с Пейном. Похоронен он был под Нью-Йорком, в Нью-Рошели, не на кладбище, местный староста не разрешил, и положили его прямо у дороги, где теперь памятник ему стоит (с орфографической ошибкой в надписи, которую заметила моя жена).

Спустя несколько лет, могила оказалась разрыта, гроб с останками Пейна исчез. Совершил похищение ещё один англичанин, Вильям Коббет, правый радикал, которого Маркс называл гениальным, даром что тот был консерватором. Забытого покойника Коббет украл не ради того, чтобы надругаться над ним, а чтобы воздать ему должное. Коббет был правым, Пейн – левым, но сходились в одном: куда ни посмотри, грабеж, сверху донизу. Байрон усмехнулся:

Ты кости Пейна, Виль Коббет,

Решил поставить на виду.

Ты здесь составишь с ним дуэт,

А он с тобой – в Аду.

Поэт напророчил. Посмертная участь Пейна напоминала его прижизненную судьбу: прах его не нашел ни покоя, ни почета. Пришлось останки Пейна распродавать в розницу. А с тех времен и до сих пор есть люди, понимающие, какого калибра то был человек, назвавший новое государство Соединенными Штатами и предсказавший на будущее все гражданские права, вплоть до пенсий. Коббет сбывал мозг Пейна по кускам. Уже совсем недавно на аукционе в Новой Зеландии торговали небольшую темную затвердевшую массу: кто-то увез за Тихий океан мозги, когда-то пересекшие океан Атлантический.

Приезжая на заседания Двусторонней Комиссии, я старался в свободное время повторить маршрут Пейна и оказался на Лугу Фенимора, как говорила табличка с названием. Случилось это ранним утром, до начала заседаний. Спросить, связан ли бархатистый травяной покров с автором «Шпиона», было не у кого. Тут из-за поворота возникла дама в сопровождении… Нет, понятие о «собачке» и даже «собаке» не годилось для того, чтобы определить трусившего следом за ней зверя из рода канисов. Ростом с пол-лошади, пес, увидев меня, с рыси перешёл на галоп. Устремился гипербарбос ко мне, но я даже не успел испугаться, гигантская псина местных Баскервилей сделала полувольт и свернула в сторону на Луг Фенимора. Собачку из Страны Великанов взволновала моя близость к раскидистому дереву посреди лужайки с многозначительным названием. Едва не ударившись о вековой ствол, кобель подлетел к дереву, задрал заднюю ногу и всё на меня поглядывал, во взгляде его читалось: «Что, не вышло? Опередил я тебя, человечий сын. А дерево будет моё. Моё!». Подошла и дама. Поздоровались. Оказалось, она живет в этих местах, и на мой вопрос с авторитетностью старожила дама со сверхсобачкой отвечала: «О, нет, Купер – дальше». А Купер когда-то жил рядом – где теперь бензоколонка. «Могила Купера и музей находятся в Нью-Рошели», – продолжала хозяйка слонособаки, утвердившей за собой права на ясень или дуб, который мог помнить и Пейна, и Купера. Но Нью-Рошель это – Пейн. Ошибка простительна: где некогда двигалась повозка с прахом Пейна, по той же дороге везли и рукопись романа «Шпион».

Купер и Пейн были соседями, однако не единомышленниками. Сюжет для романа Куперу подал ненавистник Пейна, первый Председатель Верховного суда Джон Джей. Пейн, обладая само-сокрушительной способностью оглашать неуместную правду, не вовремя напомнил: Джей не поставил подписи под Декларацией Независимости. «Имел сомнения насчет независимости», по выражению историка. Сомнения имел приспособленец, и всё же, согласно словам Купера, «оказался облечен наивысшим доверием». А парией стал Пейн, чьи мысли и слова вошли в Декларацию.

Кичиться учёностью я и не думал. Ошибка местной собачницы была знаменательна. Сегодня даже члены Конгресса Декларацию путают с Конституцией. На самом же деле – документы взаимоисключающие. Декларация провозгласила равенство, а в Конституции и слова такого нет[239]. В сущности это была контрреволюция, которая могла завершиться своего рода реставрацией, раздавались голоса, предлагавшие сделать Президентство пожизненным, подобием королевской власти, которую только что свергли. Знакомо?

Возобладал подход промежуточный: установили демократию представительную, власть многих была передана немногим, от большинства – меньшинству. А если бы Пейна послушались? Страны, которой он дал имя «Соединенные Штаты», сегодня бы, пожалуй, не существовало. Даже и теперь разобщенность штатов сказывается. Для связи нужна была заинтересованность сплоченного меньшинства.

«Все документы и подлинные тексты набраны в романе курсивом».

Примечание А. М. Борщаговского к его историческому роману «Где поселится кузнец».

Когда Александр Михайлович скончался, ни в одном из некрологов не нашел я того, что слышал от него: «Я ведь по специальности – американист». Его роман из времен Американской Гражданской войны насыщен информацией, какой я не находил в исторических книгах о главном герое романа – Иване Турчанинове, он же Джон Турчин, герой Миссионерской высоты.

Волею судеб оказался я в местах, где сто тридцать лет назад начиналась американская жизнь супругов Турчаниновых: на Лонг-Айленде. Именно потому, что Александр Михайлович уточнил свою специализацию, у меня был соблазн следовать его подробным описаниям тех мест, ведь в обширной литературе о Турчининове почти не освещен его земледельческий опыт, краткий и неудачный, однако сам Турчанинов, бывший полковник Генерального Штаба Императорской Армии, в письме Герцену говорит, что Америка научила его не бояться никакого труда, и прежде всего называет фермерство.

На Долго-Островске Турчининов с женой Надеждой Дмитриевной, урожденной Львовой, арендовали ферму, которую Борщаговский описал со множеством подробностей, будто он обнаружил инвентарные реестры, включая имя землевладельца, его нрава и внешности. Не хватало названия городка, поселка или хутора, где всё это происходило, и, кроме того, указанное самим