Показывая свой Куперстаун, Генри привел меня на берег озера Отсего: отсюда начался конфликт, в трех милях от дома Джеймса Фенимора Купера. Этот мыс и всю прибрежную полосу писатель считал своей собственностью, но после долгого отсутствия вернувшись из-за границы, обнаружил: по его усадьбе разгуливают соседи, те самые, что «поналезли со времен революции». На вопросы из своей семейной саги, ставшей частью национальной мифологии, Генри отвечал просто и прямо, в сущности развеивая мифы. Легенда гласит: основатель Куперстауна, отец писателя, судья Купер, заседавший в Конгрессе, пал в столкновении с политическим противником. А Генри говорил, что убил судью ударом в спину местный житель.

До отчаянного поступка обитателя Куперстауна довел судья, который был строг, но, чувствуя себя в своих владениях хозяином, бывал и несправедлив, за то и поплатился.

Помещика и судью Темпла в «Пионерах» Купер списал со своего отца. Темпл участвует в судилище над Натти Бумпо. Охотник пристрелил оленя, нарушив закон, установленный судьей и запрещающий охотиться не по сезону. «А разве лес твой?» – возмущается охотник, не признающий прав собственности на природу. Такой возмутившийся, быть может, и пришиб судью Купера.

Генри показал мне в том самом лесу просеку, где (по книге) был подстрелен олень[232]. Когда Купер писал «Пионеров», он позволил Натти Бумпо выразить свою горечь. Когда писал романы «Домой» и «Дома», оказался на стороне судьи вроде своего отца: что за мерзавцы посмели топтать траву в трех милях от его дома?!

Популярнейший американский писатель всегда шёл против течения, но до поры до времени того не замечали. В нём видели патриота безоговорочного, в книгах его находили прославление «ценностей», какие должны быть дороги каждому американцу, прославление безусловное. Его принимали за певца Америки, как она есть, лучше и не надо: прославление безусловное.

«Демократии подвержены повальным поветриям, которые происходят от недостаточной осведомленности и ведут, пусть из лучших побуждений, к несправедливости».

Джеймс Фенимор Купер.

В романах о Кожаном чулке, создавших ему мировую славу, Купер выставил образцом американца бездомного странника-бессребреника. Эта самоотверженность и жертвенность у нас, начиная с Белинского, вызывала восторг как явление евангельского «нового Адама». И американцы за чтением «Пионеров», «Последнего из могикан», «Следопыта», «Прерии» и «Зверобоя» забывали, что их жизнь состоит в том, чтобы иметь как можно больше. Они находили у себя сходство с бесприютным героем, которому крышей служит небо над головой, всё его достояние – ружье, спутник – собака. Люди, чьей мечтой являлась семья и собственность, видели в себе черты бессребреника-скитальца. В своих глазах они казались такими, каким у Купера представлен идеальный американец, бескорыстный, не имеющий и не требующий ничего.

«У него было ружье и была собака», – отбивались от меня студенты. Ружье и собака! Ещё скажите – хижина, и ту он сам спалил. После этого я слышал: «Это ваше мнение».

Соотечественники Купера читали сагу о Кожаном Чулке, будто про себя, не замечая, насколько же они не похожи на главного героя. Льстила им в сущности обманчивая мысль о том, будто каждый из них по-своему не кто иной, как тот же бесприютный следопыт. Так и написано в антологии американской литературы, составленной тремя корифеями: Клинтом Бруксом, Р. В. Д. Льюисом и Робертом Пенном Уорреном[233]. Это – национальная идеология, самообольщение, как наша вера в обломовщину, благородно чуждающуюся деловитости

Больше всех в отношении самого себя заблуждался создатель Натти Бумпо, Джеймс Фенимор Купер. Из «домашних» романов следует: посадил бы он следопыта в колодки за нарушение права собственности, подобно тому, как у Шекспира беспутный принц Генри, став королем, первым делом для порядка подвергает аресту спутника своей буйной молодости старика Фальстафа. Американский писатель-основоположник пытался захлопнуть дверь перед носом у тех, кто явился в Новый свет, как некогда явились его предки. Сталкиваясь с бесцеремонными, несомненно наглыми пришельцами, которые волнами накатывались на американские берега, писатель не прощал им не только их пороков – враждебные чувства у него вызывали их достижения. Он дожил до железных дорог, и поезд, который он увидел, был им изображён как орудие зла. Чудо парового века явилось для него нарушением буколической идиллии на земле, принадлежавшей де Ланси. Дымящее чудище в его глазах уничтожало естественную красоту пейзажа и загрязняло воздух. Свистки паровоза, на слух Купера, сигналили о социальном бедствии. Бедствие? Это как посмотреть! Вагоны забегали вдоль лесов и полей, потому что население всё росло, проникая даже в укромные, спрятавшиеся от городской суеты уголки, которыми владели писатель и его родственники.

На берегах озера Отсего отец Джеймса Фенимора Купера, конгрессмен, судья и спекулянт, купил землю, основал городок, и сам же начал рассказывать эту историю, но не досказал до конца. Сын-писатель продолжил рассказ, однако прервал ту же историю на самом интересном месте: как земля досталась его отцу? Была продана судье неким полковником, а полковнику продана чиновником по индейским делам. Про «индейские дела» уже ничего не рассказывается, но ясно – это происходило в глуши и было подобием приватизации, поскольку продавали и покупали то, что не принадлежало ни покупателям, ни продавцам. У Купера, в одном из его «антидемократических» романов, изображена семья дровосеков, которые прекрасно сознают, что они рубят ничей лес, а кто к ним подумает сунуться, тому придется пожалеть самого себя.

Там, где обосновался судья Купер, не то что городка – ничего кроме заброшеных лесных порубок не было, а спекулянт землей был созидателем. Когда в Америку хлынули волнами непрошенные пришельцы, на месте лесов были не редкие вырубки, а раскинулись пахотные поля, пролегли дороги, поселки стали городами, в Куперстауне действовала почта, открылась школа и библиотека, не говоря уже о церкви, которая стоит до сих пор. Поэтому нарушителям, что «поналезли», дано было знать устно и письменно от имени писателя-наследника, чтобы они не ходили по траве, растет трава там, где еще его оте… На это Куперу в свою очередь устно и письменно ответили так, как и сегодня отвечают тому, кто много о себе понимает. «С-собака ты на сене!» – огрызались соседи, подозревая, не без оснований, что Куперу лужайка на мысу, в трех милях от его дома, на самом деле не нужна, а всё это он затеял «из принципа» (его любимые слова). Пришельцев поддерживала пресса, стоявшая, пусть демагогически, но – за нар-р-род!

«Космический полет похож на айсберг: большая часть скрыта».

Генри Купер. «Перед запуском». Издательство Университета Джона Гопкинса, 1987.

Сила и болезненность столкновения оказалась такова, что Джеймс Фенимор Купер, писатель, чье имя весь читающий