любила повторять: просто невероятно, как можно быть таким гибким и так плохо танцевать, на что Беньи отвечал: невероятно, как можно так плохо готовить и быть такой толстухой. В ответ Адри изо всех сил колотила его, и, пожалуй, этого ей будет не хватать больше всего. Адри, Алисия и Суне пошли в питомник посмотреть новых щенков, Беньи ушел из дому – особого плана у него не было, поэтому он спустился к озеру. С мечтами он давно распростился, поэтому просто искал компании. Столичный сидел в раскладном кресле возле автодома, завернувшись в спальный мешок. Он научился сам разводить костер и обрадовался появлению Беньи главным образом именно поэтому: ему было чем похвастать.

– Ты делаешь как Ана, – мрачно заметил Беньи.

– Ее способ сработал, в отличие от твоего, – улыбнувшись, ответил Столичный.

Увидев Беньи, он совершенно не удивился. Такие у них уже сложились отношения: они предугадывали движения друг друга. На льду они были бы непобедимы вместе. Забив на спальник, Беньи сел в самое расшатанное кресло и одобрительно кивнул:

– Не думал, что ты выживешь тут ночью, один. Теперь ты лесной человек.

– Да я в лесу-то не бывал толком – первый раз вот два дня назад, – сказал Столичный.

– Не в лесе дело, – ответил Беньи.

Они смотрели на вечернее небо. Беньи вспомнил, как Рамона однажды сказала: «Мужики боятся телескопов, вы не можете смотреть на звезды, не наделав при этом в штаны, потому что не можете допустить мысли о масштабах Вселенной, не сравнивая ее со своей собственной ничтожностью. Ничто не пугает мужиков больше, чем мысль о том, что все, чем они занимаются, лишено смысла». Озеро замерзало, подступавшая зима сковывала остров – маленький островок, не бог весть что, но с ним у Беньи и Кевина были связаны самые счастливые летние воспоминания: когда, отыграв сезон, они неделями жили тут, словно потерпевшие кораблекрушение моряки. Здесь ничего не было произнесено вслух, но не было и тайн. Беньи ни с кем никогда не испытывал ничего подобного.

Столичный долго смотрел на звезды, а потом сказал:

– Ты был прав. Звезды у вас лучше, чем там, откуда я родом. Выхлопных газов здесь меньше.

Беньи медленно кивнул:

– Но больше ветрогенераторов. То еще дерьмо. Дичь отпугивает.

Столичный засмеялся и, передразнивая его диалект, спросил:

– Дичь? Ты что, охотник?

Беньи улыбнулся этой своей улыбочкой – как будто видел все и всех насквозь.

– Если честно, я предпочитаю рыбалку.

– Когда вы успеваете ловить рыбу? Пятнадцать минут в августе? – спросил Столичный, указав на воду, которая уже покрылась льдом, хотя в мире, откуда он приехал, была еще ранняя осень.

– Мы круглый год ловим. Летом просиживаем по девять часов в лодке и байки травим. Домой возвращаемся ни с чем. Зимой бурим дырку во льду, сидим на стульчике те же девять часов и все завираем. Домой приходим с тем же ничем.

– Много вы врете, – заметил Столичный.

– Не говори. Но иногда жареный петух так клюнет, что приходится говорить правду, – ответил Беньи.

Он принес из фургона пива и предложил Столичному, но тот покачал головой:

– Завтра игра.

Беньи кивнул – если не знать, можно было бы подумать, что он немного завидует.

– Против «Хеда», да? Ты не представляешь, что это значит для местных. И хорошо. Играй так, будто это вообще ничего не значит.

Столичный провел тыльной стороной ладони по щетине – обычно он брился каждое утро, это вошло в скрупулезную рутину из привычек и мелочей, которой подчинялась вся его жизнь, но здесь ему было все равно. Повернувшись к Беньи, он спросил – не презрительно, а просто из любопытства:

– Я слышал, что кричит «Хед» на матчах в адрес Бьорнстада. Тебя это не напрягает?

– Где ты это слышал?

Столичный прокашлялся:

– Кто-то из парней в команде говорил об этом в раздевалке.

Беньи холодно кивнул:

– Почему это должно меня напрягать?

Столичный покопался в себе и нашел нужные слова где-то глубоко внутри. Они прозвучали сипло и натужно.

– Я просто думаю, где ты берешь силы, чтобы… быть другим.

Беньи молча курил – так долго, что Столичный решил уже, что он не расслышал вопроса, но тут прозвучал ответ:

– Лично я люблю курнуть и морду кому-нибудь набить. Но наверняка есть и другие способы. Медитация, может? Я про медитацию много хорошего слышал, но только вот медитировать и траву курить сложновато…

Столичный улыбнулся, проигнорировав сарказм:

– А тебе было сложнее или проще быть собой, когда ты уехал отсюда?

Беньи фыркнул:

– Кем угодно быть проще, когда никто не знает, кто ты такой. И чем дальше ты отсюда, тем проще быть из Бьорнстада.

Столичный откинулся на спинку кресла, ему хотелось спросить еще, но он не посмел, поэтому, сменив тему, признался:

– Вы чокнутый народ. Но закаты у вас роскошные. Я никогда таких не видел.

– Это потому, что ты никогда не видел, чтобы солнце садилось сразу после обеда.

– Ты прав, – рассмеялся Столичный.

Беньи тихо, но так, словно для него это очевидность, сказал:

– Ты нормально тут впишешься. Лучше, чем ты думаешь.

Столичный не подал виду, но для него это значило ох как много. Он никогда никуда не вписывался.

– А что мне остается? Ехать еще дальше на север, пока не найду еще более чокнутых, чем вы?

– К северу от нас чокнутее только Дед Мороз.

Они посмеялись. Беньи пил свое пиво и курил свою траву, а Столичный закрыл глаза, слушая ничто.

– Когда ты в последний раз играл в хоккей? – спросил он наконец.

– Чуть больше двух лет назад, – ответил Беньи.

– А что ты делал вместо этого?

– Путешествовал. Курил. Танцевал.

– Где?

– В Азии в основном.

– Почему там?

– Там почти никто не знает, что такое хоккей.

– Ты нашел, что искал?

– Что ты имеешь в виду?

Голос Столичного прозвучал мягко, но уверенно:

– Никто не уезжает так далеко просто так. Если не ищет чего-то.

Беньи выпустил дым через нос.

– Если бы нашел, то не стал бы возвращаться. А ты нашел, что искал?

– Где?

– Здесь.

Уверенность в голосе Столичного тут же пропала.

– Если честно, я не знаю, чего искал.

Беньи открыл новое пиво.

– Наверное, в этом и смысл поисков?

Столичный молчал невероятно долго. А потом прошептал:

– Давай я… буду платить тебе за автодом.

– Даже не думай. Тогда я стану твоим арендодателем.

– А кто ты сейчас?

Беньи повернулся к нему:

– Твой друг.

И узнал этот взгляд – взгляд человека, у которого никогда не было друга. Столичному столько приходилось врать в детстве, что сейчас его как будто жареный петух клюнул, и он выпалил правду:

– Если бы мне