Шрифт:
Закладка:
Посмотрев на письмо от Брегиль, аданет развернула лист.
«Я бы не хотела возвращаться в Фиримар, — гласили не слишком аккуратнее строчки. — Я бы не хотела, чтобы отец перевоспитывал Брандира и Бельдис, как считает нужным. Мои дети уже выросли, у них свои планы на жизнь, и мы ничего не хотим менять».
Фиримар. Понятно.
Эмельдир свернула листок. Невольно подумалось, что, если ребёнок всё-таки народился, нет желания отдавать его на воспитание Брегору Свирепому. Вырастил он Бреголаса, и что? О такой судьбе для своего чада аданет точно не мечтала.
Вспомнив, что раздета, Эмельдир набросила обратно платье, прикрыла плечи шалью и решила поговорить с мужем ещё раз. Пусть объяснит, почему он имеет право задавать жене вопросы о бесплодии, а жена ему — нет. Убегать от неудобной беседы — трусость! Это не по-мужски.
***
Наступившая зима насмехалась над постаревшим вождём: то крутила безумные метели, то заставляла снег на улицах и лёд на реке таять, открывая грязную землю и тёмную воду, то снова за одну ночь замораживала так, что гибли не успевшие спрятаться птицы. И Брегор готов был выть от головной боли и ноющих суставов.
Работа в рыбацком поселении снова встала. Гном, конечно, исправно отчитывался о делах, присылал каких-то малолетних родственников с письмами, чертежами и расчётами, требовал одобрить или отклонить проекты, но как в такую погоду думать о делах, когда череп раскалывается, и старые раны рвёт, словно клыками зверья?
«Нарочно, наверное, заваливает письмами, — боль и снадобья для борьбы с ней начали рисовать всех вокруг врагами, — проклятый недоросток! Думает, самый умный! Думает, я не проверю! А я проверю! И не сообщу заранее о том, что приду! Никто не будет знать, что я приду! Иначе тебя предупредят! Ты же всех подговорил покрывать тебя, тварь морготова!»
Почему-то вспомнив о голосе, струнах и глупой внучке рыбака, Брегор представил, как выглядела бы сказка Пойтара с такими героями и событиями.
Глупая девушка со светло-русой тощей косичкой на страницах сказки превратилась бы в прекрасную эльфийскую принцессу с золотыми локонами ниже пояса, которую держит в плену злой орк, чьим прообразом стал бы несчастный дедок, брошенный родными на произвол судьбы. Разумеется, нашёлся бы герой, который освободил бы несчастную и сделал своей женой. Разумеется, ни сам вождь, ни его стража не собирались совершать подобное геройство, только разве важен истинный финал для волшебной сказки?
Похоже, все мудрые рассуждения Пойтара из Барад Эйтель были такими вот выдумками, неприменимыми в жизни, однако его тексты запоминались, отдавались в сердце, к ним хотелось возвращаться. Зачем? Кто же знает.
Воистину, человек умрёт, но не его идеи.
«А какие бессмертные идеи останутся после Брегора, сына Боромира?»
Эта мысль ранила, добавив ещё душевных страданий. Проклятая зима! Проклятая Хирвен! Проклятое селение и гном, его отстраивающий!
Ненавидя всех, кого удалось вспомнить, вождь зачем-то взял перо и бумагу и начал записывать придуманную сказку. Хотелось вспомнить померещившуюся песню, однако возродить удалось только несколько строк:
«Все ночи и сомнения, что ранили меня,
Небесные создания укроют под водой.
Из небыли воздвигнутся большие города,
Из тени и сомнения, из медленного льда…»
***
В плохую погоду обычно не приходили письма, а если прилетали вести, значит, что-то случилось.
Барахир посмотрел а глаза гонца, потом — на крошечный свёрток. Посланник многозначительно кивнул.
— Что? — спросила Эмельдир, и её вопрос прозвучал аккомпанементом к метели за окном.
— Вождь Брегор, сын Боромира пропал без вести, — монотонно проговорил Барахир, часто моргая. — Не удалось найти следов, а собаки-ищейки шли к реке. Вот так.
Примечание к части Песня «Из реки» В. Бутусова
Может быть, сон не к беде?
Зима кружила и бросала в лица вихри режущего снега. Вынужденные находиться на улице люди закрывались от непогоды шарфами и платками, тщетно отворачивались от вьюги, но обмануть коварный ветер не удавалось.
— Это меня муж ревнует, — заплетающимся от хмеля языком проговорила Брегиль, сильнее сжимая в объятиях крепкого мужчину, чуть ниже себя ростом, зато более широкого в плечах.
— Он же помер, — ухажёр тоже произносил слова с усилием.
Парочка вывалилась из трактира подышать свежим воздухом, и как раз в этот момент началась метель.
— Он погиб на войне с Морготом, а не помер, — уточнила дочь Брегора. — И теперь не хочет, чтобы я за другого вышла. Сам ни одной юбки не пропускал, а мне, значит, нельзя счастье своё устроить? Он мне живой изменял! А я не могу мёртвого отпустить с миром, да?
— Ты ж знаэш-шь, — покачнулся, начав отливать, мужчина, — я тебя все-да замуж зову. Ты только кивни.
— Ха! — Брегиль толкнула приятеля, и тот брызнул себе на сапоги. — Таких, как ты, охочих до моего наследства, больше, чем у Моргота орочья́!
— Да ты чё сделала! — пьяный ухажёр заправил всё, что надо, в штаны, посмотрел на впитавшиеся в обувь капли. — Дура!
— Вот и вся любовь? Сапожки важнее жёнушки? — дочка вождя беорингов расхохоталась.
— Дура! — нечётко выплюнул мужчина, замахнулся и попал подруге кулаком по скуле. Рука скользнула, зацепила нос.
Брегиль ничего не ответила, просто молча пнула сапогом обидчика между ног. Когда тот скорчился, женщина нанесла несколько очень опасных ударов по животу, повалила приятеля в сугроб, а потом развернулась и ушла в тепло. Как ни в чём не бывало.
***
Дом
