Рассказ гнома породил множество вопросов, однако, задавать их оказалось некогда — казначей отвёл Барахира и Эмельдир на оружейный склад, сделал знак молчать и слушать, что говорят охранники.

«Эти ребята, — шёпотом пояснил гном, когда троица прошла в подвал с бочками, и за ними неплотно закрылась дверь, — от скуки обсуждают самые разные вещи, порой забывая, что не одни здесь. Пока мы делаем вид, будто проверяем склад, они могут сказать очень много важного. Кусаный златик!»

Запасов оказалось столько, что пришлось потратить на пересчёт несколько дней, зато казначей объяснил, как определять стоимость того или иного металла, масла и дерева по клеймам, и как цена зависит от местонахождения изделия: в разных частях Белерианда один и тот же бочонок можно продать или купить за значительно разнящееся количество медяков. Что уж говорить про сталь.

Эльфы, люди и гномы, как правило, дежурили на складе вперемешку и поочереди, и, обычно, одинаково открыто обсуждали самые разные темы. Понять, что именно там важно, у Барахира не получалось, а Эмельдир улавливала в основном сплетни о наследстве и изменяющих жёнах. Несколько раз из уст гномов прозвучало имя Йартуив, и казначей дал понять — это надо запомнить.

«Если я правильно понял, — пояснил он позже, — этот Йартуив продаёт снадобья. Но не для лечения, ну вы поняли, кусаный златик. О нём слухи ходят, мол, из реки его выловили, думали, мертвяк, а он ожил, но не помнит ничего о прошлом. Зато, как сушить, варить, да трубки набивать, соображает. Врёт он, думаю, но дело не в этом. Не нам его судить. Я про него заговорил, потому как такие ухари всегда пасутся там, где крутятся мирианы. Им нет смысла рисковать ради мелкой прибыли. С другой стороны, жадность нам поговорку подкинула: «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Только паршивых овец надо много в таком случае. Те овцы, которые с такими «йартуивами» связываются, паршивеют быстро, но когда их стадо от горы до леса, это не беда. И по этому принципу почти вся торговля устроена: больше народа — больше мирианов, даже если у каждого барана всего по горсти медяков. Ты, — обратился казначей к Барахиру, — можешь видеть сам: из Ладроса народ на север подался, молодые в основном. Соответственно, кто в Ладросе остался? Старики, дети, да калеки. Паршивые овцы? Паршивые. Много? Ну… Я б не сказал. Соответственно, ухарям выгоды мало там крутиться. Зато на севере — да, самое место, златик кусаный!»

Казначей говорил много и интересно, рассказывал истории из прошлого, но сын Брегора понял главное — отец неправ. Он сильно преувеличивает угрозу Моргота, оставляет свою землю пустой, заселяет её чужеземными мастерами, которые всё заработанное в Ладросе богатство увозят в Ногрод и Белегост. А что остаётся паршивеющим овцам?

«Запомни главное, господин, — между бесконечными «кусаными златиками» и рассказами о проходимцах произнёс гном как бы вскользь, — война — это золото, это почта и дороги. Ты и твои ребята могут быть сколь угодно доблестны, но если вам вовремя не привезут еду, одежду и оружие, если не окажут помощь раненым, если не скажут, куда идти, и откуда нападут на вас, вы проиграете. Побеждает не самый храбрый, понимаешь?»

Барахир хотел поспорить, что армия обеспеченных всем необходимым трусов тоже не победит, но решил оставить соображения при себе. Прожившего несколько сотен лет казначея всё равно не переубедить — он ведь в любом случае считает своё ремесло самым главным в мире. По той же логике любой кузнец скажет, что победит лучше вооружённый, а мастер поединков заявит, будто можно сразить противника и без стали в руках. И ведь каждый по-своему прав!

— О чём задумался?

Эмельдир подошла внезапно, обняла сзади за плечи, прижалась грудью, заставляя забыть разные глупости и вспомнить о главном.

— Уже не знаю, — честно ответил Барахир, обернувшись. Заваленный бумагами стол перестал для него существовать. — Не всё ли равно? Сейчас я думаю о тебе.

— Похоже, — начав массировать плечи супруга, подняла глаза в потолок аданет, — Ладросу и Дор-Ломину снова не удалось подружиться.

Сын вождя удивился: что могло пойти не так? Галдор, этот странноватый мужчина, тоже не ходит за горы, сидит считает мешки с зерном и шкуры, с ним несколько раз получалось поговорить по душам за кружкой эля, он соглашался, что прежние распри давно забыты, и народы должны дружить, кивал возможности поженить будущих детей.

Что же случилось?

— Он уехал, — пожала плечами Эмельдир, её руки спустились по спине супруга совсем низко. — И никто не знает, когда вернётся и вернётся ли вообще. Вот так. Да, что-то случилось. Плохое.

Примечание к части Песня: «Ария Зелёного рыцаря» из мюзикла «Принцесса Грёза»

Зеркала и танец

Тёмная фигура изуродованной эльфийки среди творившегося хаоса казалась чем-то неживым, поскольку совершенно не двигалась. И даже лёгкая ткань вуали, скрывавшая лицо, не колыхалась, словно была высечена из мрамора мастером-Нолдо.

Когда охрана госпиталя смогла, наконец, справиться с разъярённым мужчиной и вывести его на улицу, Митриэль пошевелилась и прямо посмотрела на ошарашенную Зеленоглазку.

— Ты же понимаешь, — словно приговор, произнесла валинорская знахарка, — что сама виновата? Думай, прежде, чем открываешь рот.

— Я поняла, что виновата, — колдунья выдохнула, села на застеленную одеялами скамью. — Но не поняла, как можно было этого избежать. Я ведь сказала правильно! Почему меня неверно поняли?!

— Это же люди, дурочка, — смягчила тон Митриэль. — Они слышат избирательно, запоминают то, что им удобнее. Повтори, что ты сказала Галдору.

Зеленоглазка глубоко вдохнула, поправила растрепавшиеся волосы, выдохнула и медленно проговорила:

— «Твоя супруга, господин, серьёзно больна: кровь отравлена умершим в утробе ребёнком».

— А что он услышал? — зло скривилась валинорская знахарка.

***

— Это сделала мать! — заорал Галдор, даже не позволив травнице договорить. — И отец с ней