Я прижала руки к груди.

– И по-прежнему пугает, потому что я никогда такого ни к кому не чувствовала. Я знаю… знаю, что это не имеет никакого отношения к тому, что ты был моим первым, или к тому, что… в общем, что в моей жизни было мало выбора. Это ты. Это я. Это мы. Что я чувствую? Я хочу убрать твою боль и в то же время задушить тебя. Твои проклятые ямочки меня бесят, но я смотрю на них каждый раз, когда ты улыбаешься, потому что знаю: это настоящая улыбка. Не знаю, почему я с такой радостью предвкушаю стычки с тобой. Ты умнее и добрее, чем сам считаешь, хотя я знаю, что ты заслужил прозвище «Темный». Ты – головоломка, в которой я хочу разобраться, но в то же время не хочу. И когда я поняла, что на тебе так много масок, много слоев, мне все время хотелось сорвать их, хотя я боялась, что в итоге станет только больнее.

Я покачала головой и вцепилась пальцами в воротник туники.

– Я ничего из этого не понимаю. Как я могу хотеть ударить тебя кинжалом и в то же время поцеловать? Да, ты говорил, что я заслуживаю кого-то, кто не похищал меня и кого я не захочу ударить кинжалом…

– Забудь, что я это сказал.

Я подняла голову: он оказался еще ближе.

– Я понятия не имел, о чем говорю. Может, я даже этого не говорил.

Я изогнула губы в усмешке.

– Ты сказал именно это.

– Ты права. Сказал. Забудь. – Кастил поймал мой взгляд. – Расскажи, почему тебя это пугает. Пожалуйста.

У меня перехватило дыхание.

– Потому что ты… ты можешь опять разбить мне сердце. А то, что мы делаем? Это больше, чем мы и даже твой брат. Ты должен это знать. Мы в самом деле можем изменить мир. Не только для твоего народа, но и для народа Солиса.

– Я знаю, – прошептал он. Его грудь быстро поднималась и опускалась, глаза горели.

– Все уже так сложно и запутанно, и если признать то, что я хочу, что я чувствую, все станет еще сложнее и страшнее. Потому что на этот раз… – Слезы обожгли горло. – На этот раз я не знаю, как я буду справляться. Знаю, наверное, я кажусь слабой или незрелой, но просто это все, что я знаю.

– Это не слабость.

Кастил шагнул вперед, но не остался стоять и не сел рядом. Он опустился передо мной на колени.

– Твое сердце, Поппи. Это дар, которого я не заслуживаю. – Он положил руки на мои колени и поднял на меня взгляд. – Но буду защищать до последнего дыхания. Я не знаю, что это означает… – Он замолчал и вжал пальцы в мою кожу. – Ладно. Проклятье. Я знаю, что это означает. Вот почему я в таком восторге от всего, что ты говоришь или делаешь, – от всего, что есть ты. Вот почему о тебе первая мысль, когда я просыпаюсь, и последняя, когда засыпаю, и я забываю обо всем остальном. Вот почему, когда я с тобой, я могу молчать. Могу просто быть. Ты знаешь, что это означает.

Он взял мою руку и прижал к своей груди – к сердцу.

– Скажи мне, что это означает. Пожалуйста.

Пожалуйста.

Он уже дважды в одном разговоре произнес это слово, которое нечасто слетало с его губ. И как я могу отказать?

Я не просто сосредоточилась на нем, чтобы получить впечатление от его эмоций, которое, как я теперь знала, было поверхностным. Я открылась и протянула к нему невидимую нить. Его чувства хлынули на меня волной, и я была потрясена.

Не тяжелой, густой как сливки озабоченностью. Он беспокоился – о том, что будет с его братом, с королевством, со мной. Не холодным всплеском удивления, заставившим меня думать, что он не вполне верит этому разговору. Терпкий, почти горький вкус печали ощущался слабо. Его страдание лишь единственный раз не было острым и почти ошеломляющим – когда я забрала его боль. Я удивилась, да, но еще больше меня потрясла сладость на кончике языка.

– Ты это чувствуешь? – спросил он. – На что это похоже?

– На… на шоколад и ягоды. – Я сморгнула слезы. – Клубника? Я чувствовала это от Виктера, от Йена и моих родителей. Но никогда – именно такого вкуса, более утонченного.

Кажется, я знаю, что это. Это чувство таилось за долгими взглядами и прикосновениями. Ощущалось в том, как Кастил постоянно обхватывал меня покрепче, когда мы ехали верхом, и в том, как играл моими волосами. Это чувство заставило его провести линию, которую он не пересекал. Вот почему он не использовал принуждение, вот что вынуждало его меня защищать, но вместе с тем требовало разрешить мне защищаться самой. Вот почему рядом со мной он не думал о своем королевстве, брате и времени, проведенном в плену.

Это одна из многих вещей, запрещенных мне, когда я была Девой.

Это любовь.

– Не плачь.

Он поднес мою руку ко рту и поцеловал ладонь.

– Я не плачу. Это не от горя.

Кастил улыбнулся. На правой щеке появилась ямочка.

– Я ненавижу эту дурацкую ямочку.

– Хочешь знать, что я думаю? – Он поцеловал кончик моего пальца.

– Мне все равно.

Ямочка появилась и на левой щеке.

– Я думаю, что когда речь идет о моих дурацких ямочках, твои чувства прямо противоположны.

Он был прав, и я вздрогнула.

Кастил отпустил мою руку и обхватил ладонями мои щеки. Наклонившись вперед, он прижался лбом к моему лбу, и, клянусь, его руки дрожали.

– Всегда, – прошептал он мне в губы. – Твое сердце всегда в безопасности со мной. Так будет всегда. Поппи, на свете нет ничего, что я защищал бы так отчаянно и так ревностно. Поверь в это – в то, что чувствуешь от меня. Поверь в меня.

Поверь.

Став Кастилом, он никогда не просил доверять ему. Он знал, насколько хрупко это доверие. Одна трещина может разрушить все.

Но я знаю, что чувствую.

Я кивнула.

– Я больше не хочу притворяться.

– Я тоже.

– Я… я не знаю, что это значит для нас, – прошептала я. – Твой народ и твои родители… они мне не доверяют. Ты близок к бессмертию, а я… моя жизнь – это миг. Что нам теперь делать?

– Не будем беспокоиться о моем народе, моих родителях и продолжительности наших жизней. Не сейчас. И не потом. Мы будем жить день за днем. Жизнь нова для тебя и в чем-то нова для меня. Давай заключим сделку.

– Ох уж эти твои сделки.

Его губы изогнулись в улыбке, прижавшись к моим.

– Давай заключим сделку, что не будем переносить завтрашние проблемы в сегодняшний день.

Завтра всегда наступает довольно быстро. Но я кивнула. Потому что завтра – не сегодняшняя проблема.

– Я согласна.

– Хорошо. – Он подался назад. Мне показалось, что его глаза блестят от слез. – Раз уж мы решили, что все будет по-настоящему, то, мне кажется, нужно начать все исправлять. Знаю, список того, за что мне нужно просить прощения, очень длинный, но, думаю, начать нужно с этого.