– Хотите ли, – небрежно сказал князь Анатолий, – на этих же днях зашибить порядочный куш?

– Да как же это? – не скрывая волнения повернулась к нему Гендрикова, чуть не налегая грудью.

– А вот как… – И князь, чувствуя себя благодетелем, объяснил. – Я положительно знаю, что княжна Долгорукая в Эмсе, и по всему вероятию с нею ваша бель-сор. Устройте-ка мне через ее посредство свидание с Долгорукой. Скажу вам прямо, мне надобно побеседовать с нею об одном предприятии, в котором я принимаю живейшее участие.

Пока князь самодовольно изъяснялся, лицо собеседницы изменилось. Графиня Гендрикова лучше Барятинского знала, как дела делаются.

– Ну, так позвольте же вам сказать, что вы делаете порядочную глупость, – объяснила она. – Долгорукая ничего не смыслит в делах, вы уж мне поверьте. Встречаться вам с ней и неудобно, и не к чему. Всеми делами такого рода, не буду от вас таиться, занимается моя бель-сор. Верно, что обе они хотя и не в Эмсе, но в окрестностях Эмса и сохраняют инкогнито. У Долгорукой даже паспорт на имя какой-то рижской мещанки. Но если вы не шутите со своим предложением, то я обещаю вам завтра же устроить свидание с моей бель-сор.

На другой день Барятинский действительно получил записку, в которой ему назывался адрес, по которому он должен прибыть в 11 часов вечера для свидания «с известной вам особой». Как на грех, полил дождь. В коляске с поднятым верхом князь Анатолий отправился на дело.

Небольшой двухэтажный дом стоял в глубине сада. Коляска не могла подъехать ко входу и князь с графиней даже под зонтом изрядно промокли. В комнате, куда проводил их слуга, горел камин, но они не успели обсушиться. Дверь распахнулась, и в комнату влетела знакомая ему по Петербургу мадам Шебеко. Едва кивнув головой, она дружески тронула Гендрикову за локоть и уставилась на князя.

– Что вам угодно?

– У меня… э… деловой разговор, – твердо ответил князь, несколько теряясь перед этими продувными бестиями.

– В таком случае оставь нас наедине, – повернулась Шебеко к Гендриковой, и та послушно вышла в другую комнату.

Барятинский сжато и убедительно, невольно подражая Гендриковой, объяснил суть дела и задал решающий вопрос, действительно ли близкие мадам Шебеко поддерживают Ефимовича.

– Да, – не колеблясь ответила Шебеко. – Вы можете ходатайствовать о дороге Севастопольской, но Конотопскую мы вам не уступим.

– Вы, верно, шутите, – вступил в переговоры князь. – Вам должно быть известно, что Севастопольская линия окончательно обещана Губонину Петру Ионовичу. Дело это решенное, и тут все наши старания окажутся тщетными. Мне несколько человек это говорили.

– Ну, это уже ваше дело, – развела руками Шебеко. – Только знайте: Ефимовичем мы не пожертвуем!

– Да не надо жертв! Мы не просим жертв! – всплеснул руками князь. Он имел долгов на 600 тысяч рублей и если бы не обеспечил фон Мекку Конотопскую дорогу, оставалось продавать дом или просить государя, но и то и другое лишь оттягивало окончательную расплату. Это вдохновляло его на небывалое красноречие. – Мы, я и мои компаньоны, настолько заинтересованы в получении концессии, что готовы предложить вам достойное вознаграждение!

– Давно бы так сказали! – воскликнула собеседница. Оглянувшись на закрытую дверь, она шепотом обратилась к князю: – Сколько?

– Нет, лучше сами назначьте цену.

– Полтора миллиона.

– Вы шутите, конечно, – оторопел князь. – Поймите, мадам, если переговоры начнутся с такой цифры, то не приведут ни к чему. Сам я всего только посредник между вами и фон Мекком. Позвольте мне предварительно посоветоваться с его агентами. Они в Эмсе. Завтра я дам вам окончательный ответ.

Люди фон Мекка подтвердили, что больше 700 тысяч дать нельзя. С этим князь приехал в знакомый дом.

Шебеко только хмыкнула на названную сумму.

– Это нам не подходит.

– Ну, так будем бороться.

– Бороться? Пожалуй, только это едва ли будет вам по силам.

– Отчего же, – князь Анатолий не мог допустить, чтобы наглая ухарь-баба взяла над ним верх. – На нашей стороне много шансов. Бобринский очень настаивает, чтобы Конотопская дорога была отдана Мекку. А мнение министра путей сообщения что-то да значит.

– Вы имеете в виду письмо, с которым Бобринский обратился к нему? – в упор спросила Шебеко, и Барятинский машинально кивнул, ничего не зная ни о каком письме. – Так напрасно. Он читал нам это письмо. Поверьте, ничего у вас не выйдет. Впрочем, если надумаете предложить более подходящие условия, ведите в Петербурге переговоры через моего брата Александра. Вы знаете его, он служит в кавалергардах.

На берегах Невы прошли несколько совещаний, но фон Мекк не решился увеличить размер отступных, к чему его понуждал ротмистр Шебеко. Сами переговоры опытный делец вел для того, чтобы отвлечь внимание конкурентов от обсуждения концессии в Комитете министров. Там после внимательного обсуждения было принято решение в его пользу. Государь был недоволен, но министр граф Владимир Бобринский и его заместитель барон Дельвиг объяснили, что предложенные Ефимовичем условия противоречат интересам государственного хозяйства и не могут быть приняты.

В гостиных столицы с интересом обсуждались перипетии конотопской концессии. Гадали, кто же возьмет верх, уступит ли государь? И верно, государь настоял на новом рассмотрении вопроса о Конотопской дороге. Комитет проявил твердость и вновь решил дело в пользу фон Мекка.

Последствия были таковы: министр граф Бобринский и его заместитель барон Дельвиг ушли в отставку. Ротмистр Шебеко явился пред очами фон Мекка и спросил, где и когда получить деньги, а на отказ пообещал употребить все меры, чтобы повредить. И фон Мекк предпочел раскошелиться на предусмотренные 700 тысяч. А княжне Долгорукой было все равно, от кого ей передавали деньги Шебеко и другие. Деньги были нужны.

Добавим, что только такой недалекий умом человек, как князь Анатолий Барятинский, смог поделиться со знакомым довольно-таки неприглядной историей. Ну, а знакомый не преминул занести ее в дневник, а потом и в воспоминания, присовокупив свой вывод: «Реформы Александра Николаевича взбаламутили то, что лежало под спудом, и дали простор гнусным инстинктам, издавна развившимся в обществе».