Шрифт:
Закладка:
Консул зачитал адрес от имени туристов, и царь «стерпел это, не поморщившись». В ответ Александр Николаевич сказал, что ему очень приятно познакомиться, «особенно потому, что Россию и Соединенные Штаты связывают узы дружбы».
Императрица Мария Александровна сказала, что в России любят американцев и она надеется, что в Америке тоже любят русских. Вот и все речи. Марк Твен был поражен такой сердечностью и простотой приема. Это изумление чувствуется сквозь юмористический тон.
Писатель не включил в свою книгу текст приветствия американцев, так как оно было написано в ином ключе. В частности, в нем говорилось: «…Одна из светлейших страниц, которую начертала всемирная история, была вписана рукой Вашего Императорского Величества, когда рука этого Государя расторгла узы двадцати миллионов людей. Американцы имеют особое право чествовать Государя, совершившего столь великое дело. Мы воспользовались преподанным нам уроком и в настоящее время представляем нацию, столь же свободную в действительности, какою она была прежде только по имени. Америка обязана многим России, она состоит должником России во многих отношениях, и в особенности за неизменную дружбу во время великих бедствий. С упованием молим Бога, чтобы эта дружба продолжалась и на будущие времена, что Америка благодарна сегодня и будет благодарна России и ее Государю за эту дружбу. Мы прекрасно знаем, что само допущение, будто мы когда-нибудь сможем лишиться этой дружбы вследствие какой-либо преднамеренной несправедливости или неверно взятого курса, было бы преступлением».
Приветствие, написанное за ночь простыми американцами, оказалось весьма близко по духу официальным бумагам американского правительства. Александр Николаевич любезно поблагодарил гостей.
Начался общий разговор запросто, кто хотел, тот и выступал вперед, говорили по-английски, ибо других языков американские гости не знали.
Кто-то другой мог растеряться вблизи царя, но не матерый газетчик. Марк Твен внимательно осмотрел костюмы царской четы. «На императоре была фуражка, сюртук, панталоны – все из какой-то гладкой белой материи… без всяких драгоценностей, без орденов и регалий… Император высок, худощав, выражение лица у него решительное, однако, очень приятное. Нетрудно заметить, что он человек добрый и отзывчивый… В его глазах нет и следа той хитрости, которую все мы заметили у Луи-Наполеона.
На императрице и великой княжне были простые фуляровые платья в голубую крапинку и с голубой отделкой; на обеих – широкие голубые пояса, белые воротнички, скромные муслиновые бантики у горла; соломенные шляпы с низкими тульями, отделанные голубым бархатом, небольшие зонтики и телесного цвета перчатки».
Марк Твен с особенным удовольствием и интересом смотрел на четырнадцатилетнюю великую княжну Марию Александровну. Ему понравилось, что волосы у нее заплетены в две тугие косы, уложенные на затылке, что глаза у нее ясные и кроткие, что держится она скромно и часто смотрит на отца.
«Всякий раз, когда их взгляды встречались, я все больше убеждался, что стоит ей, такой застенчивой и робкой, захотеть, и она может забрать над ним огромную власть».
Следует отдать должное проницательности американского писателя, ведь Мария действительно была любимицей отца. Она не то чтобы командовала им, такое и в голову ей не приходило, но когда ей чего-нибудь очень хотелось, она просила – и никогда не получала отказа.
В многочисленных фотографических альбомах царской семьи больше всего их фотографий вдвоем. Он снимался с дочкой сидя, стоя, некоторые карточки она просила переснять, потому что он смотрел не на нее, а на стену. И он послушно смотрел на нее, забывая тяжелые думы.
Император всероссийский и его семья сами показывали американским туристам свой дворец. «Полчаса мы бродили по дворцу, восхищаясь уютными покоями и богатой, но совсем не парадной обстановкой, – сообщал Марк Твен. – Наконец царская фамилия распрощалась с нами и отправилась считать серебряные ложки».
Между тем то, что должно было свершиться, – свершилось. В Тюильри считали единственным способом спасения Второй империи короткую и успешную войну. «Война необходима, чтобы это дитя царствовало», – говорила весной 1870 года императрица Евгения, указывая на своего сына. Влиятельная клика вблизи трона подталкивала императора к тому же, но Наполеон колебался.
Бисмарк, сознательно стремившийся к войне, подстроил одну из своих дипломатических ловушек, в которую попал последний французский император. Обманувшись видимым успехом в вопросе об испанском престоле, Наполеон III предъявил Пруссии ультиматум. Вильгельм I дал французскому послу умиротворяющий ответ. Бисмарк, получив от генерала Мольтке заверение в том, что он гарантирует победу в войне с Францией, передал в газеты фальсифицированное сообщение об ответе Вильгельма I, будто бы указавшего французскому послу на дверь. В Париже оскорбились и заявили о войне.
«Мы готовы, вполне готовы, у нас в армии все в порядке, вплоть до последней пуговицы на гетрах у последнего солдата», – бодро заявил военный министр Лебеф, сомнения скептиков отметавший афоризмом: «Прусская армия? Ее нет, я ее отрицаю!» Наивное бахвальство было жестоко наказано военным разгромом Франции и падением Второй империи.
России надлежало извлечь уроки из опыта своих союзников, и уроки были извлечены.
Государственные дела вершатся неспешно. День за днем идет обдумывание, определение очередности задач, согласование целей, обретение сторонников в правительственных сферах и союзников в обществе, предпринимаются тонкие ходы, обходные маневры, заключаются соглашения с многозначными пунктами, выбирается подходящий момент и – бьет час, прямо и громогласно объявляется воля царская. Так в череде государственных дел в 1870-е годы произошли отмена Парижского трактата и военная реформа. Но сначала о делах дипломатических.
Князь Александр Михайлович Горчаков еще при вступлении своем в должность министра иностранных дел заявил, что ставит главной своей целью отмену нейтрализации Черного моря и открытие южных границ России. В конце 1850-х годов он поддерживал права Дунайских княжеств, действуя вместе с Францией, и много способствовал обретению независимости Болгарией, Сербией и Черногорией.
Старейший министр, он пользовался полным доверием государя, присвоившего ему в 1867 году высший гражданский чин государственного канцлера. Авторитет князя Горчакова был велик и безусловен и при дворе, и в обществе. Симпатичный пожилой человек, изысканно вежливый в обращении, блестящий и остроумный оратор, свободно изъяснявшийся на французском и немецком языках, он завоевал большой авторитет в Европе.
Для решения проблемы Черного моря Горчаков вначале полагался на содействие Франции, но события Польского восстания 1863 года показали ошибочность этой ставки. Тогда его внимание обратилось к Пруссии, хотя сам Александр Михайлович не питал к ней особых симпатий.
Фактически особые отношения с Пруссией сложились давно, но при Александре II они наполнились реальным содержанием. Россия сохраняла нейтралитет при войнах Пруссии против Дании, хотя это и нарушало равновесие в Европе на пользу Берлину. В 1866 году, во время войны Пруссии с Австрией, Россия уже ничего не могла сделать и лишь наблюдала за ликвидацией Германской конфедерации. Горчаков прекрасно понимал, что сильное милитаризованное германское государство во главе с Пруссией потенциально представляет опасность для России, однако только Пруссия могла поддержать наши усилия по отмене статей Парижского трактата. Последовали секретные переговоры, приведшие в 1868 году к заключению устного соглашения, по которому Россия брала на себя обязательства не препятствовать объединению Германии по проекту Бисмарка, а Пруссия изъявила готовность поддержать требования России об отмене ряда статей Парижского трактата. При всей своей расположенности к Франции, Горчаков проводил крайне осторожную политику, сознавая, что усиление Наполеона могло окончательно закрепить ограничительные условия Парижского трактата.
