Шрифт:
Закладка:
Мне жаль, что умер Мережковский, — еще один ушел!
Но я не люблю его творчество — не чувствуешь сердце. Все будто надумано… о сердце, а сердца-то и не видно. Но, о покойнике не хочу так. Царство ему Небесное! Отчего умер? Ванечка, с какой болью я читала об О. А.! Я тебя чувствую в этой боли. Отчего скончалась О. А.? Напиши. Лечил ее кто? Не Серов? Серов — отец Ирины? Напиши. Как он мил, с его словами обо мне! Вчера вечером я получила твое нежное письмо 6–7.XII. Чудесное! Будто ты сам со мной! И опять там сбоку: «страшусь, увидишь и т. д.» Тонька-фантазер! Глупый! Я же знаю тебя! Я же давно тебя знаю! Кто же по-твоему я? Неужели я не понимаю сердцем что воистину прекрасно?! И что — красиво? Линии Аполлона? Или что? Для меня — лучше тебя нет! И больше не смей! Ни гу-гу! Я себя тоже ненавижу и, сравнивая с «безупречным», — вижу массу недостатков, до… страдания. До снов об этом. Но все же я тебе верю, твоей любви ко мне. Ми-лень-кий мой! Я верю, верю, что мы увидимся. Только хлопотать надо прямо (не через русское эмигрантское представительство) у немецких властей. Для нотариальных дел дают визу! Ванечка, друг мой, я _з_н_а_ю, как никто, как трудно нам «разъезжать», как ты пишешь. Знаю, знаю! Конечно, мы не голландцы-дельцы. Ванечка, мне кажется, что ты совсем тут. Я и вчера, и сегодня твои духи вдыхаю, на тебя смотрю. Как чудесно, что я получила «тебя»! Милый мой мальчик! Я отца твоего люблю. Я чувствовала всегда в нем много шарма. Ты так чудесно «дал» его, любовью своей дал. Я бы влюбилась в него — не сомневаюсь! Душистый, «молодчик»! Ты от него «взял» эту любовь к жизни и пылкость?! Я тебе еще буду писать — отвечать. А сейчас не могу ничего, кроме ласканья… Какой ты манящий на маленьком фото в Ужгороде508. Вся твоя поза… Мне хочется впорхнуть на скамью и юркнуть под эту вытянутую руку (правую). Все, все, даже то, как левая кисть руки лежит на колене! Все меня в тебе волнует! Я знаю, какой ты необычайный! Ведь это, то, что _т_я_н_е_т, — так необъяснимо. Я это в тебе знаю. И даже в этих маленьких фото, чувствую. В «Ужгороде» _н_е_ меньше, хоть и маленький, потому, что ты — свободный, сам — собой! И сколько скорби у тебя в глазах… Ванечка! Она меня всю приковала к тебе сладкой болью! Какие глаза, Ваня, у тебя! Святой мой!
[На полях: ] Как ты о локоне моем пишешь и о том, что чувствуешь при поцелуе его! А я? Я — твоя конечно! «Самодурство», говоришь ты, думать, что я твоя?? Нет, не самодурство! Целую и люблю — до бесконечности! Не могу кончить ласкаться. Родной, любимый! Твоя Оля. Оля Шмелева… Я с ума сошла? Нет. Люблю!
Моя азалия цвести начинает, шлю. Получишь ли вовремя мой снежно-белый привет?
Капли вина — за нас!
Не «очищай» ничего от пошлин! Я абсолютно ничего здесь не должна буду платить.
Твое письмо 13.XII не пришло еще.
118
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
2. I. 42
Ванюшечка, дорогой, несказанно близкий, единственный, неоценимый, ненаглядный, светик ясный, Ангел мой!
Я не в силах тебе «ответить» на письмо твое от 25–26-го! Я так бледна перед тобой. Ты будто чуял тоску мою. На все, без вопросов, ответил! Ванечка, я так страдаю без тебя, и потому только так вчера писала. Ты-то поймешь меня! Мне страшно стало, что тебе эта «отвлеченная» любовь меня, живую меня, заменить может. Я «ревновать» стала к этой «письменной» любви. Понял? Ваня, голубчик мой, я все сделаю, чтобы преодолеть страдание. Но, пойми, что без тебя — все, все тускло! И не только эгоистично без тебя, но и за тебя! Я мучаюсь, что ты один, что у тебя нет постоянного уюта, что нет хозяйки у тебя, что так мало заботы о тебе, постоянной! Ничего бы я сейчас так не хотела, как быть около тебя, в состоянии снять все твои досадные житейские заботы… Как бы я хотела быть опять в клинике, чтобы быть самостоятельной, чтобы тебе ни о чем не думать даже! Чтобы ты только себя берег для творчества твоего великого! С какой бы радостью я сняла все заботы с тебя! Ванечка, я тебе как-то намекнула о «планах» своих. Это я думала поступить здесь снова в лабораторию, чтобы постепенно «отойти». Понимаешь, сначала ездить из дома, потом взять комнату и только на воскресенье приезжать «домой». И посмотреть, что бы было. И приучить к отсутствию. Но ничего не выйдет. Нельзя найти службу. Нельзя найти себе заместительницу в кухне. Сколько ищу. И вообще — не выходит. Я не знаю, как и что, но я надеюсь. М. б., что-нибудь изменится, как ты пишешь. Ох, Ваня, Ваня, если бы ты все, все знал! Пойми, что никто, никогда не даст мне счастья! Не говори так! Ужасно это, так же, как и «ныне отпущаеши». Не может быть мне счастья вне тебя! На что мне молодость? Куда же? Кому она? Пусть уходит жизнь… И как безумно я хочу… Сережечки!..
Ах, я забыла написать тебе! Мне снилось на днях, быть может, на 1-ое янв. даже, что: не то у меня есть уже, не то будет (и я знаю) — дочка. Именно дочка. И я сомневаюсь, хочешь ли ты дочку, думая, что тебе приятнее сын. И хочу знать твое отношение, страшась услышать… А ты, так радостно сказал: чудесно как, я всегда, всегда хотел девочку… я назову ее «Оля». Странно? Безумство — что пишу так?! Я не могу, Ваня, я все тебе хочу сказать! Ты так мне близок! Ванечка, родной, далекий мой! Ах, ты опять что-то посылаешь!? Не балуй меня так! Нет, я «Старый Валаам» не получила. Ванечка, пришли автограф! Господи, я не достойна твоих Даров! Книг твоих! Я так ничтожна! Ваня, мальчик мой, я обожаю тебя, я всем моим существом люблю тебя! Я не могу без тебя! Ты — ты все мне! Я верю, что мы увидимся. Иначе, как все бесцельно. Ваня,
