закрытая створка окна открылась от сильного порыва ветра и на небе в проеме виднелась полная ноябрьская луна, мерно проплывающая мимо темных туч и ярких звезд. Дождь перестал поливать крышу терема и пустые ветви фруктовых деревьев, лишь ветер гулял по садовым дорожкам. Яркая луна освещала опочивальню царевны не хуже восковой свечи и ей хорошо была видна обстановка ее спальни.

Девушка поежилась, прикрыла плечи шерстяным платом и позвала Лукерью закрыть окно. Ответом ей стало молчание, лишь неподалеку от нее храпела на широком сундуке ее нянька Агафья.

Прошептав молитву Ксения поднялась с кровати и решила закрыть окно своими руками, полагая, что Лукерья вышла из ее опочивальни по нужде. Но прозвучавший с сеней сдавленный крик девушки заставил ее забыть о этом намерении, и она поспешила к ней, беспокоясь об ее судьбе.

В сенях царевна увидела страшную картину — воевода Басманов яростно душил Лукерью, а та, жалобно хрипя, пыталась освободиться от его сильных рук, тщетно разжимая железные тиски своими нежными пальцами.

— Петр Федорович, что вы творите⁈ — в ужасе воскликнула Ксения. Воеводу она сразу узнала, Басманов был в числе приближенных ее отца, и она часто видела его сквозь смотрительную решетку Грановитой палаты во время торжественных приемов родовитых бояр и иноземных послов.

Молодой воевода быстро поднял голову, увидел царевну и побледнел как смерть. Лушка упала как сноп у его ног, но он, не обращая на нее внимание, нерешительно сделал шаг по направлению к Ксении, протягивая к ней руки.

Еще больше испугавшись, Ксения попятилась назад, намереваясь скрыться от него в своей опочивальне. Она подумала, что воевода Басманов сошел с ума, если хотел убить ее горничную, и сейчас он по всей видимости вот-вот набросится также на нее. Но Бог смилостивился над ней. Шум в сенях царевны услышали сторожевые стрельцы и многочисленный топот их крепких ног раздался в начале галереи.

Выражение непередаваемой муки появилось на лице Петра Басманова, едва он понял, что рискует быть обнаруженным дворцовой стражей и возможность перемолвиться словом с любимой девушкой им уже утрачена. Как изгнанник из райского сада он жалобно посмотрел на царевну, глубоко вздохнул, и пустился бежать к противоположному выходу, стараясь не попасться на глаза стрельцам.

Ксения бросилась к полузадушенной девушке и приподняв ее, жалостливо начала спрашивать:

— Лушенька, да что же здесь произошло? За что воевода так зло с тобой обошелся, чуть жизни не лишил?

Лукерья долго не могла вымолвить слова, затем сипя призналась со слезами на глазах:

— Ох, прости меня, Ксения свет Борисовна! Воевода Басманов хотел приворожить вас к себе, царевна, просил меня ваш гребень отдать ему за щедрое вознаграждение с его стороны. А я люблю его, проклятого, и вместо вашего орехового дала ему свой простенький березовый гребешок, тоже приворожить его хотела. Он заметил подмену, тогда крепко осерчал на меня, и начал душить, — и горничная снова заплакала навзрыд.

Ксении стало жаль недалекую девицу, и она сказала ей в утешение:

— Луша, не плачь, не тоскуй об нем. Не ищи супруга красивого, ищи мужа доброго. Что пользы в красе лица, если душа черна. Если согласна стать доброй женой хорошего молодца, то я поговорю с тетушкой Домной Ноготковой она найдет тебе подходящего жениха, а я не поскуплюсь на приданое для тебя.

— А велико ли будет приданое? — тут же заинтересовалась Лукерья, перестав плакать. Жестокий урок, который преподал ей Петр Басманов, быстро вылечил ее от слепой влюбленности в него, и она уже была согласна на более подходящую ей партию, обещанную царевной.

— И шубы будут тебе, и подушки пуховые, и ковры персидские, — улыбаясь, пообещала ей Ксения.

— Благодетельница, — задыхаясь от восторга, прошептала Лукерья, и повалилась в ноги царевне.

Ксения приложила палец к губам, и тихо сказала:

— Полно, не благодари, Луша, как бы мамушка Агафья не проснулась. Утро вечера мудренее.

Горничная в знак понимания закивала головой и, устроившись в ногах царевны, быстро заснула. А Ксения, встревоженная случившимся, долго не могла заснуть. Дочь Бориса Годунова неприятно поразило, что воевода Басманов, враждебно настроенный по отношению к семейству ее матери пожелал завладеть ее сердцем. Ее ужаснули его вспыльчивый нрав и жестокость, проявленные к влюбленной в него девушке, и все сильнее беспокоили его виды на нее, грозящие ей новыми бедами.

— Ах, жених мой, прекрасный королевич, почему я не легла рядом с тобой мертвая в холодную могилу. Вместе бы нам не было холодно в ней, — тихо, чтобы не разбудить няньку Агафью заплакала от чувства невосполнимой утраты Ксения, вспоминая нежные глаза принца Иоганна и его ласковую улыбку. Разительно отличался облик деликатного королевича от волчьего взгляда Петра Басманова, и это снова вызвало у царевны поток слез. Трудно было утешиться, думая о прошлом счастье и печальном настоящем, и она заснула только под утро. Но и во сне печальные думы и предчувствие новых бедствий не оставили ее в покое и Ксении без конца снились кошмары.

Глава 6

Петр думал, что Ксения пожалуется на него своему отцу за бесчинство, устроенное им в ее покоях и ожидал на следующий день ареста с последующим допросом в тюрьме Троицкой башни. Если на телесные повреждения горничной Лушки еще могли посмотреть сквозь пальцы, то любовный приворот, целью которого была дочь царя Бориса считался тяжелым преступлением, за которое можно было лишиться головы. Борис Годунов, как бы милостиво не относился к нему, не спустил бы ему порчи своей единственной и горячо любимой дочери. За одну ее волосинку царь разорвал бы его на части как разъяренный зверь. Воеводе Басманову следовало без промедления скакать прочь из Москвы, спасая свою жизнь, но он, как приклеенный, оставался на месте, не в силах бежать проклинаемым преступником из города, где жила его ненаглядная царевна.

День шел за днем, и никто не являлся за ним с грозным указом держать ответ за его злодейство. В конце весны ему окончательно стало ясно, что царевна не намерена мстить за покушение на свою девичью честь. Молодой воевода приободрился и снова, вопреки здравому рассудку, начал искать недозволенной возможности увидеть ее и тайно проник знакомой тропой в сад, окружающий женские покои. Царевна сидела у окна своей горницы, и Петр с болью в сердце заметил, что она похудела и осунулась. Горе и многочисленные тревоги оставили свои следы на ее лице, которое, как и прежде поражало редкой красотой, но красота эта стала надломленной,