Имение дворян Отрепьевых, в котором вырос Юшка, примыкало к селу Домнино, костромской вотчине боярина Федора Никитича Романова, которое он получил в качестве приданого своей жены, Ксении Шестовой. Девичья фамилия матери боярыни Ксении Шестовой, супруги Федора Романова, была Отрепьева. Отец Григория Отрепьева, Богдан Иванович, и мать Ксении Шестовой, Мария Ивановна, были родными братом и сестрой, а сам Григорий Отрепьев приходился супруге Федора Романова двоюродным братом.

В конце 1600 года мирная жизнь Юрия Отрепьева закончилась: бояре Романовы по подозрению в измене были арестованы, их усадьба была разграблена и сожжена, и Отрепьев, спасая свою жизнь, срочно принял постриг под именем Григорий. Какое-то время он скитался по монастырям, но через некоторое время вдруг чернец Григорий оказался в Чудовом монастыре. Монастырь являлся привилегированном, он находился на территории московского Кремля и поступить в него было непросто — обычно вносился крупный денежный вклад или нужно было важное заступничество. За прием Григория попросил его новый влиятельный покровитель — протопоп кремлевского Успенского собора Ефимий.

Очень скоро архимандрит Пафнутий перевел Григория в свою келью, и по его представлению молодой монах был рукоположен патриархом Иовом в дьяконы. А потом и Иов приближает к себе Григория, и тот даже сопровождал патриарха на заседаниях Боярской думы. Для молодого, бедного, неприметного монашка карьерный взлет всего за год непосвященным казался просто головокружительным. Возвышение Отрепьева объяснялось тем, что его же покровитель архимандрит Пафнутий был близок к ссыльным Романовым, и если братья Никитичи сидели под крепким караулом, то в Москве находилась и не бездействовала их многочисленная родня, обиженная тем, что Борис Годунов считал их, родственников Романовых посредственностью и не продвигал по службе.

И в то время, пока Григорий делал свою карьеру в монастыре при патриархе Иове, по Москве начали усиленно ходить разговоры о воскресшем царевиче Дмитрии. Инока Григория, пока он был в Чудовом монастыре, стали наставлять на «путь истинный», внушая ему намеками, что возможно он не простого рода, а подмененный царевич. Взыграло тогда ретивое сердце молодого Отрепьева, начали сбываться его заветные мечты стать царем.

Покровительствовал Отрепьеву и великий канцлер литовский Лев Сапега, который не упускал случая разжечь пожар междоусобицы в московском царстве. Впервые он приехал послом в Москву еще при царе Федоре Иоанновиче. После той поездки он писал королю, что его соглядатаи говорят о том, что основная часть думных бояр и воевод стоит за Романова, а более мелкие чины, а также стрельцы и чернь, поддерживают Годунова.

Второй раз Сапега приехал в Москву в октябре 1600 года, за несколько дней до того, как по указанию царя Годунова стрельцы захватили усадьбу Романовых, а самих братьев Никитичей заточили в темницу. В Москве он пробыл почти год и, вернувшись, очень уважительно отзывался о братьях Романовых, называя их «кровными родственниками умершего великого князя».

Все складывалось как нельзя лучше для возвращения Романовых в Москву и их мести Годуновым. Честолюбивый молодой Отрепьев обладал на редкость смелым нравом, предпочитал удачливым орлом летать год, чем вороном триста лет клевать падаль, и вдобавок был кровным родственником, привязанным к своей двоюродной сестрице Ксении Шестовой и ее супругу своему благодетелю Федору Романову. Без особых колебаний он согласился играть роль воскресшего царевича Дмитрия, и тогда его предосторожности ради перевели подальше от посторонних глаз в Макарьевский монастырь, намереваясь объявить его народу в нужный час. Однако Петр Басманов разворошил гнездо заговорщиков, и Отрепьев пустился в бега, направляясь в Литву к канцлеру Льву Сапеге.

Не подозревая об этом, молодой воевода повязал настоятеля и приближенных ему монахов, и посадив их на двух телегах привез затем в Москву. Едва в Теремном дворце пронесся слух, что в Кремль прискакал воевода Басманов, то на верхние галереи сбежались множество сенных девушек полюбоваться красавцем-воеводой. Петр тоже окинул их внимательным взглядом, надеясь, что царевна Ксения ненароком присоединится к ним, но не заметил ее и, в досаде сжав губы направился в царские покои.

Борис Годунов остался доволен тем, как его любимец выполнил поручение. Письма, найденные Петром в Макарьевской обители, представляли собой серьезные улики против его ссыльных врагов, но после некоторого размышления царь решил быть милостивым и не наказывать их строго ради предстоящего бракосочетания дочери с принцем Иоганном. Помиловать во имя будущего счастья Ксении Борис решил сто преступников, приговоренных к отсечению головы, и также он намеревался быть щедрым к просителям и нищим.

— Ну, Петр, сослужил ты мне службу, проси все, чего хочешь, — благодушно произнес он, глядя на молодого человека. — Злата, серебра, шуб соболиных бери немеряно, все тебе отдам, не поскуплюсь.

Сердце Петра затрепетало от радости и, уверенный в том, что настал его звездный час, он пал на колени перед царем и возбужденно проговорил:

— Великий государь, не нужно мне ни золота, ни серебра. Дай мне только дочь твою Ксению в супруги, уж давно сохну я по ней, изнывая ночами бессонными.

Царь опешил. Не такой просьбы он ожидал от своего верного слуги, не такой беспримерной дерзости.

— Опомнись, Петр, не для тебя моя дочь! Она царевна, и выйти замуж должна за царевича, — сурово ответил Борис.

Петр Басманов чуть было не сказал сгоряча царю, что Ксения не родилась царевной, и знатностью происхождения Басмановы не уступали прежде Годуновым. Но поняв, что так легко можно попасть в немилость у царя Петр промолчал, и только мертвенная бледность покрыла его лицо, выдавая его тайные душевные страдания.

Взглянув на него Борис Годунов смягчился.

— Не хмурься, воевода, найду я тебе невесту — лебедь белую — среди княжеских семейств, и приданным богатую. Ну а Ксения вскорости обвенчается с королевичем Иоганном, это дело решенное! — в утешение сказал он, не догадываясь, что этими словами окончательно подписывает датскому принцу смертный приговор.

Глава 5

Ксения стояла возле смотрительной решетки и, затаив дыхание неотрывно смотрела на белокурого принца Иоганна. Женщинам царской семьи не позволялось участвовать в публичных церемониях во дворце на виду у посторонних мужчин, но они могли воспользоваться возможностью наблюдать за происходящим из потайного места. Царевна вместе с матерью смотрела на прием ее нареченного жениха от начала и до конца. Датский королевич двигался с непередаваемым изяществом по Грановитой палате, где на царском троне сидел ее отец в окружении приближенных бояр и привлекал к себе все взоры. Он казался красивым как Божий ангел, голубые его глаза имели мечтательное выражение, губы были щедры на ласковую улыбку и