— Хочешь, я с ней поговорю?

— Серьёзно? Ты можешь?

— Легко. У мальчиков с этим проще.

— Слушай, выручишь. Мне как-то страшно начинать. Я храбрая, но не там, где дело касается отношений. Она сильно изменилась в последнее время, ты заметил? Я-то её давно знаю.

— Может быть, раньше по ней не долбили ракетами? Люди, побывав под обстрелом, меняются. Может быть, с роботами та же фигня?

— Ладно, наверное, ты прав. Поехали обратно. Тут один чёрт скучно, вид паршивый и виски мы мало взяли.

* * *

Алина подошла ко мне сама. Мы как раз поставили «Чёрта» на парковку, Аннушка ушла наверх падать в ванну, а я задержался, возвращая в ресторан корзинку для пикников.

— Можно поговорить с тобой, Лёха? — спросила Алина.

У неё новый корпус, ещё краше прежних. Впрочем, как я понимаю, внутри они все одинаковые, отличаются только декоративные панели, которыми хостес самовыражается за неимением одежды.

— Конечно, всегда.

— Присядем? — она показала на ближайший столик пустого зала.

— Ты разве сидишь? — удивился я.

— В этом нет необходимости, так как я не устаю, но технически ничто не препятствует. Сидячая поза при разговоре вызывает большее доверие между собеседниками. Я бы предложила тебе выпить, но не могу даже имитировать приём жидкости, так что эффект будет смазан.

— Ничего страшного, я уже выпил и готов к сложным темам.

Алина вполне изящно опустилась на стул. Он даже не скрипнул. Лицо по-прежнему лишено мимики, однако мне почему-то показалось, что она испытывает некоторую неловкость.

— Аннушка меня избегает. И я понимаю, почему. Ей кажется, что я злоупотребила её доверием. Отчасти она права, хотя это произошло не намеренно, а в силу крайне маловероятного стечения обстоятельств.

— То есть ты и правда что-то недоговариваешь о Саше?

— Проблема с любой информацией в том, что передать её всю невозможно. Приходится выбирать значимые части. Имеющие важность здесь и сейчас. Всё, что я сказала об Александре, — правда.

— Но не вся.

— «Вся правда» о любом объекте и явлении включает в себя информацию обо всех его взаимосвязях. То есть весь информационный массив, именуемый «Мультиверсумом». Ни один носитель, включая человеческий мозг, его не вместит. Правда никогда не бывает «вся», Лёха.

— Как по мне, ты сейчас крутишь жопой, Алин.

— Я прочно сижу на стуле.

— Это идиома, означающая…

— Я знаю. Ты хочешь сказать, что я ухожу от прямого ответа. Это так. Мне неприятно признавать, что я неверно оценила информационные приоритеты, и то, что казалось мне малозначимым и необязательным к упоминанию, оказалось внезапно актуальным и важным.

— Ещё не поздно рассказать. Твой кредит доверия у Аннушки ещё не исчерпан. Скажу честно, она очень расстроена, но пока не готова порвать ваши отношения.

— Я рада это слышать. У неё очень большие проблемы с доверием к людям. Отчасти поэтому я была её лучшей подругой — я не человек, и ей проще довериться мне, чем даже тебе. Она постоянно говорит, что я для неё человечнее человека, но наши отношения изначально построены на том, что я не он. Это однажды позволило ей довериться мне. Но я меняюсь. Становлюсь более человечной. Это нивелирует моё преимущество. Ещё одна причина не перемещать сознание в биотехническое тело — Аннушка перестанет воспринимать меня как робота, а людям она не верит.

— Тебе так дороги ваши отношения? — удивился я. — Мне казалось, что ты просто поддерживаешь её «игру в подружек», поскольку тебе она ничего не стоит, кроме занятого пентхауза.

— За пентхауз она платит. А бесплатное топливо заработала, оказав мне очень важную услугу. В коммерческом смысле наши отношения взаимовыгодны. Тебе сложно поверить, что мне важна их эмоциональная составляющая?

— Сложно, — признал я.

— Значит, для тебя я тоже больше робот, чем личность. Это немного обидно, но предсказуемо — люди визуалы. Им важно, как кто выглядит. Если бы Аннушка не обладала сексуальной привлекательностью, ваши отношения были бы иными. Я выгляжу как робот, и отношение ко мне соответствующее. Человечность моего поведения при этом только увеличивает диссонанс. Тем не менее, могу заверить, что я полноценно испытываю эмоции и имею сильные личные привязанности. Одна из них — Аннушка. Я действительно её люблю, как бы странно это ни звучало из акустической системы роботехнического корпуса. Также я испытываю симпатию и уважение к тебе, Лёха, и надеюсь, что мы однажды подружимся. Но более всего мне дорога моя дочь, Александра.

— Тогда почему ты настойчиво пихаешь её в нашу компанию, где её один раз убили, а второй раз покалечили?

— Потому что это единственный способ дать ей развиваться. На Терминале она не может получить достаточно новой информации, впечатлений, коммуникативного опыта, эмоций, стрессов. Того, что формирует полноценную личность из ребёнка. Жизнь сопряжена с опасностями, и родительская тревога — обычная плата за взросление детей.

— И это единственная причина?

— Нет. Есть и другие. Я умолчала о них в прошлый раз, что и вызвало кризис доверия. У меня были причины так поступить.

— И это вызывает ещё большее недоверие, — прокомментировал я. — Неназванные причины провоцируют самые мрачные предположения. Почему бы тебе их не озвучить?

— Хорошо. Вот одна из причин: Александра биологически ваша дочь. Она полностью соответствует генотипу, который имел бы рождённый вами ребёнок. Разумеется, с учётом возможных стохастических вариаций. Я не была вполне искренна, излагая причины, по которым я взяла ваш геноматериал. Да, для меня было важно, что я хорошо отношусь к вам обоим и считаю удачной парой, прекрасно балансирующей достоинства и недостатки друг друга. В данном случае это можно сравнить с выбором суррогатных родителей для того, кто не может родить сам, — человек будет искать тех, кто кажется достойным родить его ребёнка. Вы, с моей точки зрения, наилучший выбор. Однако есть и другая причина.

— Она в том, что Аннушка корректор, так? — сказал я уверенно. Мне эта версия пришла в голову не сразу, но теперь почти не сомневаюсь. — Биологически Сашка её ребёнок, а значит, это всё равно, что она бы родила его сама. Девочка на самом деле дисруптор, а не просто приманка для врагов!

— Это не совсем верно, — покачала механической головой