Морозов старается об устройстве музея[248], действуя от имени РАО. В письме к С. Ф. Платонову Ф. Μ. Морозов пишет, что «управа городская готова ассигновать 13 000 р. на изучение и устройство музея, если с Вашей стороны будет согласие, а это согласие важно для пользы уже Ваших дел. Необходимо представительство русского, но не грека, и чем скорее Вы отзоветесь на мое предложение, т. е. учреждение музея, тем благоприятнее»[249]. С его точки зрения, «в качестве членов музея полезно для дела допустить и греков, чтобы выманить у них скрытые вещи. Сами греки говорят, если бы был в Трапезунде музей, мы бы дали много интересного»[250]. Кроме того, Ф. Μ. Морозов указывает на необходимость «назначить для Трапезунда и его окрестностей археолога, который бы был прикомандирован к канцелярии генерала Шварца или Штабу армии», который «ведал бы охраной», «мог требовать, чтобы с ним считались, когда он ходатайствует о защите старины и не допускал бы вмешательства других, кроме Императорской] Археологической] Комисс[ии]»[251].

В очередном письме к Б. В. Фармаковскому Ф. Μ. Морозов сообщает, что «в Трапезуйте храм Богородицы Златоглавой, обследованный научно и закрытый акад. Ф. И. Успенским, – вскрыт. В храме помещены больные солдаты. <…> Недостаток помещений в лечебных заведениях вызывает необходимость занять пустующие мечети; и вот, храм Богородицы, как б[ывшая] мечеть, в настоящее время превратился в питательно-врачебный пункт; больные размещены на полу – всюду, где только было можно лежать. О случившемся я узнал[252] чрез день и конечно сейчас же отправился туда, чтобы предупредить возможные недоразумения. Просил солдат не вбивать в стены храма гвоздей; не ковырять открытые академиком Успенским фрески, а медицинский персонал – не употреблять, для топлива, находящееся дерево (<…> – подмостки), а именно: дивную, инкрустационной работы (закрашенную), проповедническую кафедру; разного рода турецкие документы, находящиеся еще в груде неразобранных на галереях храма; не взламывать дверей архива, где хранятся, в нескольких ящиках, рукописные кораны, запечатанные и кости Имп[ератора] Алексея Комнина (?), и Св. Евгения (?)[253]печатью Академии наук, а главное – не отбивать штукатурку в храме, под которой хранится фресковая роспись и вообще не производить[254] каких бы то ни было перестроек и ремонтов. Ежедневно бываю в храме; прошу солдат относиться к памятникам старины с благоговением, не разрушать ничего и не выносить из галерей бумаг – рукописей, быть может, ценных для науки…»[255]

Другие письма Ф. Μ. Морозова к управляющему Восточным отделением РАО (а также члену Московского археологического общества с 1887 г.) археологу и востоковеду Н. И. Веселовскому[256], члену-корреспонденту Санкт-Петербургской академии наук (1914), исследователю истории и археологии Средней Азии, недавно были обнаружены в фонде последнего. К письму приложены фотографии известного и часто встречающегося в научной литературе изображения барельефа с внешней стороны храма Св. Анны и фрески-изображения ангела в алтаре апсиды этого храма[257], а также внутреннего вида Дворцовой церкви[258]. Над дворцовой церковью, где была обнаружена фреска Св. Евгения, Морозов устроил деревянный навес[259], вероятно, взамен сделанного Ф. И. Успенским и упоминаемого в Отчетах «временного деревянного щита»[260]. Изображенная круглая башня полностью соответствует внутренним видам Дворцовой церкви, находящимся в СПбФ АРАН, и отчетам Успенского[261].

Н. И. Веселовскому Морозов же посылает описание и фото барельефа из храма Св. Георгия, который, как говорят «местные греки», раньше «был приписан к некогда бывшему греческому монастырю»[262]: на барельефе изображен «человек, фигура, а дальше и фигура коня и по освобождении плиты совершенно от земли увидел и весь барельэф – представляющий всадника на коне – м. б., Св. Георгий. Пока я работал, возле меня собралась группа греков и солдат, солдаты заинтересовались моей работой, – помогали откидывать землю и удивлялись, откуда я узнал, что здесь зарыта эта плита; закончив работу, фотографировал барельэф; размер плиты 1¼ арш[ина] 1½ арш[ина]; для сохранности рельэфа думаю опять засыпать землей. Унести рельэф никто не может»[263]. Довольно подробно описывает Ф. Μ. Морозов и храм Св. Георгия: «Кладка, убранство восточных алтарных преград (барельэфы – украш[ены] крестиками и …[264]) подает мысль думать, что на этот храм, очевидно находящийся в богатом приходе, храмоздатели не пожалели средств, пригласили резчиков по камню, дабы украсить колонны и б[ыть] м[ожет] стены храма барельэфными украшениями. Это единственный храм в Трапезунде[265]. Эти барельэфные убранства побудили меня тщательнее осмотреть храм», – так Ф. Μ. Морозов и нашел плиту с изображением святого[266].

Кроме Трапезунда, Морозов осматривает[267] «10 церквей в окрестностях Джевизлика, местечка отстоящего[268] в 26 верстах от Трапеузнда, на Эрзерумской дороге; там любопытные пещерные храмы, где встречается фреска млекопитательницы и др[угие] и много других храмов с сохранившейся фресковой росписью»[269], в одном из них «есть хорошо сохранившееся] изображение Млекопитательницы»[270], – пишет он в письме к Б. В. Фармаковскому, констатируя, что «здесь большое поле для археологической работы, я с удовольствием бы занялся и отдался бы ей, если бы эта работа была одна… Вообще район Дживизлик до Ардоса очень любопытный; в этом районе монастыри Св. Иоанна; Сумелийский и В.[271]0 и до 50 малых церквей: если бы был фанограф, могущий записать местные былины, свадебные песни… Я слышал, что англичане в Багдаде производят археологические] работы, многое вывозят[272]. Я много собрал, но жаль, что я не знаю, для кого я работаю и полезна ли моя работа? Работаю, конечно, и для себя, но свое я давно пожертвовал для других. Извиняюсь, что, быть может, этим письмом отвлекаю Вас, но к кому обращусь как не к Вам – здесь и далеко от всех, да и нет людей, могущих понять стремления моей души <…> Теперь все храмы зарегистрировал»[273].

По сохранившимся в архивах документам (описям, переписке, фотографиям, которые почти все были сделаны Ф. Μ. Морозовым на его фотоаппарат) можно сделать вывод, что львиная доля материалов экспедиции была собрана благодаря Ф. Μ. Морозову, волонтеру и энтузиасту. Охрана памятников с осени 1916 г. по весну 1917 г. находилась под его бдительным контролем, насколько он мог позволить себе его осуществление, неся основную нагрузку на Кавказском фронте в качестве санитара Красного Креста. Эти плоды бескорыстного интереса и жестов доброй воли бывшего послушника оказались в большинстве своем тем самым изобразительным материалом, который и достался потомкам.

Глава 2

Экспедиция 1917