стоящей на западе от храма, небольшая часовня украшена фресками 1451 года. Значение этих росписей чрезвычайно велико: не только потому, что они относятся к XIII-XV векам, не только вследствие своего местонахождения в столь важном культурном центре, как Трапезунд, но еще и потому, что от великолепной царской росписи большие куски сохранились очень хорошо. Едва ли будет преувеличением сказать, что полная очистка росписи Св. Софии и исследование и издание ее для дальнейшего развития истории византийского искусства будет иметь не меньшее значение, чем опубликование росписей Мистры: Трапезунд научит нас генетически объяснять искусство поздневизайнтийское.

Дальнейшее исследование и издание трапезундских росписей необходимо. Было бы целесообразным командировать в Трапезунд историка искусства, дав ему в помощь техника специалиста по части стенописей, художника и фотографа. В три четыре месяца эти четыре лица могли бы справиться с работою во всех трех больших храмах[206] Трапезунда (Св. София, Златоглавая, Св. Евгений) и добыть фактический материал, без которого история поздневизантийского и русского искусства XIV-XV веков выяснена быть не может.

Убедившись в невозможности поручения охраны памятников Трапезунда временным экспедициям, а также несвоевременности до окончания военных действий производства научных исследований в области Трапезунда, Общество отказалось от мысли организовать экспедицию в Трапезунд летом 1917 г.»[207]

Поскольку Ф. И. Шмит в любом случае не успел бы завершить до конца свои планы по изучению из-за малого количества времени, вследствие чего, как писал ученый, «добытые мною результаты я не могу не признать крайне неудовлетворительными»: «Сделана черная работа по очистке памятника (сломаны турецкий деревянный пол и трибуна, сбита отчасти штукатурка) и по выяснению его исторической ценности. Но вся настоящая научная работа еще впереди. К тем данным, которые сообщены ИРАО Успенским, мне, следовательно, прибавить нечего[208].

Если бы я располагал исполненными Н. К. Клуге при ближайшем моем участии чертежами, я мог бы представить ИРАО достаточно полно разработанный очерк архитектурной истории (очень сложной!) Св. Софии. Если бы я имел фотографические снимки и акварели Н. К. Клуге, я мог бы представить характеристику и (отчасти мною открытой) росписи храма. Но материалы находятся в руках начальника экспедиции Успенского. Я могу, следовательно, только высказать несколько общих соображений, основанных на личном и достаточно интимном ознакомлении с памятником». О снятии штукатурки и о предпринятой раскопок в храмах и вокруг них Ф. И. Успенский поднимает вопрос в присутствии С. А. Жебелёва, Μ. И. Ростовцева и Η. П. Кондакова. Ученые полагают, что открытие фресок – дело несвоевременное до наступления мирного времени ввиду трудностей найти «свободную и подходящую техническую силу»[209]. Кроме того, задачи, возложенные на Трапезундскую экспедицию, они считают слишком серьезными для кратковременного коллектива, поэтому настоящим «организатором» исследований в Трапезунде предлагают считать РАИК[210].

Сам Ф. И. Шмит на заседание, посвященное итогам экспедиции, не явился, чему причиной были так и не решенные разногласия с Ф. И. Успенским[211]. Кроме того, изучение основных памятников Трапезунда академик хотел оставить за собой, и после завершения экспедиции не желал делиться материалами с Ф. И. Шмитом, о чем тот неоднократно жаловался в письмах к Б. В. Фармаковскому. Материалы Шмит не получил даже в декабре[212]и жаловался, что идеи, высказанные именно им, Ф. И. Успенский использовал на с. 1468 своего отчета. В письме к Б. В. Фармаковскому Шмит также просит переслать ту часть отчета Успенского, которая, по словам академика на с. 1466, «опубликованию не подлежит»[213]. Успенский также почему-то не рассказывал сотрудникам о целях и задачах экспедиции[214]. 13 января 1917 г. Шмит возобновил ходатайство о получении материалов экспедиции, необходимых ему для отчета: ходатайство о «фотографиях, акварелях и чертежах, исполненных по его указаниям в 1916 г. Н. К. Клуге и переданных Вам»[215]. Успенский отговорился под предлогом, что экспедиция и художник Клуге, приглашенный лично, финансировалась из средств РАИК[216], хотя из других источником мы знаем, что это был предварительный заем, который спустя время должно было вернуть в казну РАИК военное ведомство[217]. Однако этого не случилось. Клуге писал Фармаковскому, что о финансировании из средств РАИК первый раз он услышал только после экспедиции[218]. Кстати, именно в этой отповеди секретарю ИРАО Успенский, видимо, впервые упоминает о желании сделать научное издание, о том, что «все материалы, как имеющиеся у меня в настоящее время по изучению Трапезунта, так и те, которые получены будут впоследствии, должны послужить основанием для будущего научного издания Русского археологического] института в К-поле»[219]. «Проф. Шмит, если пожелает, может принять участие в обработке этого материала по соглашении с директором означенного Института»[220], – писал Ф. И. Успенский, – и о роли ИРАО в организации экспедиции не было сказано ни слова.

Н. К. Клуге тоже отчитался в письме к Б. В. Фармаковскому. В Св. Софии вместе со Шмитом им были сделаны «промеры церкви для плана и продольного разреза 2) чертеж пола 3) снимки открытых фресок и несколько наружных видов церкви 4) акварельная копия головы апостола Петра 5) акварельная] копия двух апостолов. В Св. Евгении: 1) наружный вид церкви 2) эскиз чертежа пола. В Хрисокефалос: 1) наружн[ый] вид церкви и два снимка мраморной облицовки внутри алтаря. Возле Хрисокефалос – промеры императорской гробницы для плана и разреза и два снимка капителей ея. Всего было сделано 36-37 снимков. Что касается плана и разреза Св. Софии, то У[спенский] говорил, что только в Петрограде выяснится, нужно ли будет вычерчивать этот план. Все сделанное мною я сдал У[спенскому] и 5 июля уехал из Трапезунда. В башне возле Св. Софии скопировал акварелью часть фрески Распятия – бюст Б. Матери. Еще было сфотографировано несколько видов стен Кремля»[221]. Впоследствии художник задавал вопрос Успенскому, в ноябрьском письме от 1916 г., «нужно ли будет вычертить план Св. Софии и др. чертежи, сделанные мною в Трапезунде только в эскизах»[222], но, к сожалению, мы не знаем, что ответил ему на это руководитель. Как свидетельствовал Н. К. Клуге, при его отъезде из Трапезунда летом 1916 г. «неиспользованных материалов, особенно фотографических], оставалось довольно много»[223].

Заслушав доклад Успенского, Комиссия по охране памятников в районе военных действий 14 декабря 1916 г. постановила, «обсудив предложение г. Министра Народного Просвещения по предмету организации экспедиции на турецкий театр военных действий и выслушав доклад академика Ф. И. Успенского, предложить Успенскому принять на себя поручение Академии быть ея уполномоченным на Кавказском театре военных действий в 1917 г.», а