Шрифт:
Закладка:
По мнению И. Я. Стеллецкого, которое он высказал в отчете Археологическому отделу, «общая задача археологического обследования завоеванного края распадается на ряд отдельных, через краткие промежутки времени, больших научных экспедиций в завоеванные области, в следующей градации: 1) район передовых позиций; 2) Лазистан; 3) территория древней Армении (Эрзерум-Ван); 4) район Урмийского озера и западные области Персии»[160]. Этот отчет с указанными географическими направлениями экспедиций был одобрен Ф. И. Успенским с припиской: «Работы Трапезундской комиссии были для отзыва у меня»[161]. Однако этот масштаный проект остался в основном на бумаге.
Важной целью таких фронтовых экспедиций было спасение памятников культуры от уничтожения и разграбления. В приказе главнокомандующего Кавказским фронтом великого князя Николая Николаевича Младшего (рис. 20А) от 17 марта 1916 г. говорилось: «Памятники древности подвергаются бессмысленной порче и уничтожению или же, под предлогом сохранения их для науки, становятся предметом торгашества. Считая подобные явления совершенно недопустимыми, объявляю все без исключения памятники старины состоящими под защитой государства»[162]. Рукописи и другие материалы, найденные экспедициями, передавались на хранение в музеи, составлялись каталоги. Одна экспедиция С. В. Тер-Аветисяна спасла от уничтожения около 4000 рукописей, переданных потом в местные музеи. Специальная комиссия по охране памятников была создана Ф. И. Успенским. Первой Трапезундской экспедицией было вывезено некоторое количество рукописей, подлежащих сохранению, но в послереволюционном беспорядке часть материалов, собранных экспедицией Ф. И. Успенского, пропала, возможно, при перевозке[163].
Первая Трапезундская экспедиция Ф. И. Успенского проходила не очень гладко, т.к. Ф. И. Шмит не смог согласовать свои планы на исследования с руководителем. Искусствовед Ф. И. Шмит был одним из бывших сотрудников РАИК, закрытого в 1915 г., директором которого был Ф. И. Успенский. Конфликт Ф. И. Успенского и Ф. И. Шмита в основном заключался в том, что руководитель и сотрудник не поделили художника Н. К. Клуге – он был один на всю экспедицию. Также им, по-видимому, не удалось договориться о разделе сфер исследования. Согласно командировочному листу, художник Н. К. Клуге почему-то оказался «в распоряжении академика Ф. И. Успенского», но не в распоряжении историка-искусства Ф. И. Шмита[164]. Проблема была и с пластинками для фотоаппарата, их было слишком мало для основательной работы с фресками: «Только благодаря любезности моряков, давших нам 2 дюжины пластинок 10 × 15 и свой фотографический] аппарат, можно было сделать кое-какие снимки в Св. Софии»[165].
Спор между Федорами Ивановичами, руководителем и сотрудником экспедиции, был неравным, и, вынужденный прервать из-за конфликта с Успенским свои исследования, Шмит долго не мог простить ему этого[166]. Как свидетельствует в докладной записке об итогах экспедиции Успенский, обещанный Шмитом отчет о работах в Св. Софии он не получил по неизвестным причинам[167], и во второй Трапезундской экспедиции Ф. И. Успенского работа, начатая Шмитом, была поручена Н. Д. Протасову, который заново выполнял уже сделанное другим. Впрочем, как пишет Е. Ю. Басаргина, сам Успенский не стремился поделиться материалами со своими сотрудниками[168].
Тем не менее император Николай II остался доволен деятельностью Успенского[169], а 17 мая 1917 г. Ф. И. Успенский вновь получил от Археологической комиссии открытый лист на проведение раскопок в г. Батуми[170] и его окрестностях – крепости Гонии[171]. Несмотря на отречение Николая II от престола, никаких препятствий в сентябре 1917 г. при перевозке созданных архивов из Трапезунда экспедиция не встретила[172], они начались позже.
Именно благодаря экспедициям РАИК (в число которых Ф. И. Успенский относил и Трапезундскую экспедицию) в известной мере сформировались византийские коллекции БАНа и Эрмитажа, часть материалов экспедиций РАИК под руководством Ф. И. Успенского была продана с торгов ректором Новороссийского университета[173] в 20-е гг., часть – изначально переданная в посольство Российской империи – конфискована и увезена в США. Другая – которая, вполне возможно, могла перевозиться вместе с библиотекой Ф. И. Успенского, была потоплена миной и оказалась на дне Черного моря. Как он писал академику В. П. Бузескулу, «я сейчас нахожусь в худшем, чем студент, положении»[174]. Вместе с библиотекой ученый чуть не лишился своей жены Надежды Эрастовны. Однако у Успенского оставалось еще некоторое количество материалов, которые он не смог довести до печати вследствие частичного разграбления и потери его архива в годы революции[175]. Планировалась крупная публикация всех материалов экспедиции, но тогда появиться такому изданию не было суждено, хотя научное значение материалы экспедиции сохраняют и сейчас[176].
На протяжении всей жизни Ф. И. Успенский более всего подчеркивал значение культурного влияния своего Института в Константинополе. Несмотря на то что РАИК, согласно точке зрения его директора, формально должен был оставаться далеким от политики[177], институт рассматривался им как сфера русского культурного влияния[178]. По этой же причине восприятие военных действий Ф. И. Успенским могло получить соответствующую окраску, подобную которой он высказывал также в Приложении к монографии «История Византийской империи»: «Главным театром нужно признавать именно военные операции на Востоке»[179]. Непосредственное занятие Трапезунда и Эрзерума, с точки зрения академика, «приостановило подготовлявшееся движение на Египет, компрометировало предприятия их в Месопотамии, Персии и лишило их [противников] важного военного и финансового ресурса в Армении, которая <…> перестала служить для них военной и экономической базой»[180]. В связи с этим интересно, что одной из главных экономических баз историк Первой мировой войны О. Р. Айрапетов считает близкие к этому региону Балканы, а «ключом к проливам» – Болгарию[181].
Как писала Е. Ю. Басаргина, «директор института [РАИК] никогда не афишировал своих политических намерений. Однако ему совершенно была чужда политическая индифферентность, и в начале 1915 г. он открыто продемонстрировал свою готовность принять участие в решении Восточного вопроса <…>, когда выступил инициатором создания комитета для охраны памятников Константинополя»[182]. В данном случае совпали и обстоятельства войны, и профессиональные научные интересы, к развитию которых нужно было привлечь политиков. По мнению некоторых историков, Ф. И. Успенский благодаря высоким покровителям «вел самостоятельную международную политику, никогда не жертвуя интересами института»[183].
Характерной чертой организации науки начала XX в. в России было обилие научных обществ и комиссий – наследство XIX столетия.
