сказать, что если бы у нас были деньги, можно было бы их всюду вытеснить. У них нет и, конечно, не может быть сознательных рабочих. Имеются еще неразобравшиеся в партийных неурядицах молодые рабочие, сбиваемые с толку демагогическими приемами. Единственно, в чем перещеголяли нас меньшевики, это — частые выпуски листков. Последние к входят у них еженедельно. Наш К. собирается издавать местный орган, но отсутствие денег не дает возможности осуществить это. Меньшевики с 1-го сентября выпускают местную газету под названием „Пролетарское Дело“. В последнее время для передовых рабочих у нас было прочитано два реферата: 1) об организационных несогласиях с меньшевиками, 2) о тактических несогласиях. Читал тов. С. И. Рефераты эти принесли большую пользу. Товарищ читал очень хорошо. Многое раз’яснилось, так что централисты чувствовали себя лучше вооруженными в борьбе и очень довольны рефератом. Желательно их почаще устраивать»[12].

Отчет этот дает полную картину работы в одном из лучших районов города. Хуже, конечно, шла работа в Городском районе, и нужно сказать, что все лучшие силы бросались, главным образом, в университет. В сентябре месяце там происходили с утра до позднего вечера собрания рабочих, студентов, дискуссии, там выступали анархисты, эс-еры, меньшевики и бундовцы. Большевикам приходилось выступать против всех, раз’ясняя свою позицию. Вот почему районы в то время страдали от отсутствия работников, — некому было заниматься в кружках, и практическая работа почти не велась.

Одесский совет рабочих депутатов не играл той политической роли, какую играл Питерский совет. К постановлениям Питерского совета прислушивались рабочие массы и революционные организации; Одесский совет успел выпустить всего лишь 3–4 номера газеты, которые захватным порядком удалось отпечатать в типографии «Одесских Новостей» и в других типографиях. Председателем совета был известный тогда меньшевик — грузин Шавди, пользовавшийся популярностью, главным образом, потому, что почти на всех студенческих собраниях он председательствовал и довольно недурно говорил.

Нужно сказать, что Одесский комитет мало обращал внимания на работу Одесского совета. До издания манифеста все его внимание было устремлено на широкие собрания рабочих, на организацию уличных демонстраций. Обнародование манифеста 17 октября было отмечено организованной комитетом внушительной демонстрацией на Дерибасовской улице, где проживала одна только буржуазия; рабочие же там не жили никогда и редко даже проходили по ней. Был выброшен красный флаг, и с пением революционных песен демонстранты двинулись к университету. Вдруг налетели казаки, и началось дикое избиение. Демонстранты не были вооружены, но все-таки не хотели бежать и принялись, в целях самообороны, опрокидывать трамвайные вагоны и разбирать мостовые. В казаков полетели камни. Конечно, в конце-концов победили казаки.

На других улицах толпилась масса народа, особенно — в рабочих районах, где устраивались уличные собрания. Полиция держала себя вызывающе, без предупреждения стреляла в рабочих. Когда появились убитые и раненые, рабочие напали на американский оружейный магазин, захватили там несколько сот револьверов, охотничьи ружья, ножи и быстро начали вооружаться. Инициатива призыва к вооружению принадлежала Одесскому комитету. Ни одна организация, кроме комитета, не выставила лозунга с призывом вооружаться.

Погромы и революционные организации

После обнародования манифеста в городе начались демонстрации с красными знаменами. В этих демонстрациях принимала участие и буржуазия; на домах буржуазных улиц — Пушкинской, Дерибасовской и Маразливской — можно было видеть на балконах красные флаги, можно было наблюдать картину целующихся и приветствующих друг друга «со свободой» представителей буржуазии. В этот момент «празднования свободы» одни лишь большевистские ораторы раз’ясняли рабочим, что манифест — клочок бумаги, что царское правительство не замедлит отказаться от своих обещаний и обманет народ, что оно хочет этим манифестом только отвлечь рабочих от революционной борьбы и что только вооруженной рукой можно завоевать свободу, повалить самодержавие и добиться созыва учредительного собрания.

По правде сказать, не только меня, — молодого рабочего, — но и других эти речи заставляли задумываться: мы не могли понять, почему представители других социалистических организаций не говорят таким языком, хотя идейные анархисты в этом вопросе поддерживали большевиков. Но скоро, очень скоро тем, которые поверили царскому манифесту, пришлось убедиться, насколько были правы большевистские ораторы. На следующий день на Молдаванке начался еврейский погром. В это время в университете происходили митинги и собрания. По получении известия о погроме, быстро стали организовываться студенческие боевые дружины совместно с рабочими. Дружинникам выдавалось оружие, главным образом, револьверы системы «Бульдог», «Смит и Вессон», редко — браунинги; другим выдавались железные палки и наручники.

Имея револьвер Смита-Вессона, я примкнул к одной из вооруженных групп и вместе с нею принимал участие в защите избиваемых евреев. Помню, на Прохоровской улице мы наткнулись на банды хулиганов, которые ловили проходивших евреев, тут же на улице раздевали их и затем убивали. Мы дали залп в воздух. Хулиганы моментально разбежались в разные стороны, но на смену им или, лучше сказать, в подкрепление точно из-под земли выросла воинская часть и открыла по нас огонь из винтовок. Несколько наших товарищей было убито и ранено, и нам пришлось ретироваться. Как потом оказалось, хулиганов везде поддерживали солдаты и казаки. Между штатскими погромщиками были переодетые полицейские.

Погром и убийства продолжались несколько дней. Самооборона не могла активно воспрепятствовать этой бойне, благодаря защите погромщиков со стороны полиции. Когда же нам и удавалось изловить хулиганов и даже переодетых полицейских, шедших с награбленными вещами в окровавленных руках, нас не допускали их убивать, говоря, что нельзя отвечать убийством за убийство, и в конечном счете мы отводили арестованных в университет, где их кормили хорошо и… только. Конечно, это было наивно, глупо, но в то время, как видно, и мы, революционеры, были романтиками.

Мне, в качестве руководителя отрядом на Мещанской, Базарной и Трехугольной улицах, пришлось несколько суток не спать. Нужно сказать, что нам повезло: на Трехугольной и Базарной улицах стояла воинская часть, офицер которой не допускал погромщиков на эти улицы и однажды даже открыл огонь по казакам, когда они защищали хулиганов. К сожалению, фамилии этого офицера я не помню, но я помню хорошо, что во время переговоров с ним он заявил, что пока он жив, на этих улицах погрома не будет. Видимо, он определенно сочувствовал революционерам. Но такие случаи бывали очень редки.

О погрома пострадала, главным образом, еврейская беднота. За время погрома было убито свыше 500 человек, не считая тяжело и легко раненных. На кладбище можно было видеть трупы беременных женщин с распоротыми животами, убитых детей.

Сильные отряды самообороны были организованы железнодорожниками и пересыпскими рабочими, и там, где войска не вмешивались, самообороне удавалось не допускать погрома. Очень много пало