Лавка с предложением лекарских услуг ближе к городским воротам, что правильно, больше народа увидит, больше клиентов. Пришлось вернуться по дороге, которой проехали, и уже вблизи лавки наткнулся на троих очень веселых парней, мордатых, крепких, у одного кровоподтек под глазом, у другого разбита нижняя губа, но довольные, ржут, пинают один другого, а заметив в вечернем сумраке меня, сразу взбодрились, один заорал:

— А-а, это тот, кто мне вчера на ногу наступил и бревном обозвал?

Двое загоготали и подтвердили весело:

— Он, вылитый он!

Я примирительно улыбнулся, развел руки в стороны.

— Ребята, вы с кулачного боя? Рад, что победа за вами. Но я очень-очень спешу…

— Не спеши, — веско обронил их вожак, крепкий и ладно сбитый парняга, ростом почти с меня. — Ты должен ликовать, отдавая нам кошель и такие добротные сапоги.

— Почему?

Он широко улыбнулся.

— Потому что мы в самом деле победили!

— Поздравляю, — сказал я ещё раз. — Но, ребята, дайте мне пройти.

Он всмотрелся в меня, сказал с веселым вызовом:

— Похоже, ты совсем не знаешь, кто я?

Ответ у меня вертелся на языке, но я смирил гнев и ответил кротко:

— Нет, не знаю.

— Я племяш, — сказал он с подъемом, даже вроде на цыпочки привстал, — племяш дяди самого Ваньки Каина!

— Ого, — сказал я, — но разве хорошо хвастаться родством с душегубом и разбойником? Как Господь на это посмотрит?

Он зло оскалил зубы.

— А мне насрать!.. И на всех попов! Жирные скоты!.. И ты жирный скот, будешь ползать у наших ног и лапти облизывать…

Я сказал с обидой:

— Сам ты жирный! Но сейчас похудеешь.

Он кивнул своим подельникам.

— Вали благородного!

Они ринулись с двух сторон, мощные и медленные, как тяжеловесные быки, что всё снесут на своем пути. Но только на их пути никого не оказалось. Я ускорился, сейчас для меня их движения, словно в озере на глубине метров пять, одного ударил в солнечное сплетение, второго, что ещё проплывает мимо меня, кулаком в затылок.

Они ещё не рухнули я повернулся к вожаку и зло оскалил зубы.

— Ну, как тебе, Илон?

Он дернулся, ошалелым взглядом проводил подельников, что почти одновременно рухнули вниз мордами, но я в самом деле спешил, быстро шагнул к нему, он зарычал и замахнулся кулаком, больше похожим на каменный валун.

Под такой лучше не попадать, у меня и так костяшки ноют, один палец вообще треснул. Уходя от нового удара я сдвинулся в сторону, а сам быстро-быстро нанес три коротких удара в нос, висок и в горло.

Он ещё медленно валился себе под ноги, а я торопливо шмыгнул в тень и быстро добежал до зелейной лавки.

Дверь протяжно заскрипела и начала отворяться с такой натугой, что тяни ее вот так каждый посетитель, хозяину можно накачивать шесть литров воды в день, как додумался Эдисон.

Комнатка небольшая, длинный стол служит прилавком, за ним на табурете дремлет худой мужичок интеллигентного сложения, на стене за ним развешаны пучки трав и кореньев.

Он поднялся мне навстречу, окинул внимательным взглядом.

— Вижу, — произнес он таким же интеллигентным голосом, — вам ничего не требуется с вашим здоровьем. Для ваших родителей?

— Спасибо, — ответил я, — мне в самом деле для родителей. Но не травы… и даже не готовые напитки. Есть у вас мерные весы, тигель, малый куб для перегонки?

Он улыбнулся с пониманием, как коллега коллеге.

— Юноша, вам нужно не в зелейную, а в инструментную. Она рядом, в соседнем доме. Только уже закрыта, но завтра с десяти утра…

— Спасибо, — откланялся я. — Всего доброго!

Глава 7

Не пойдет, мелькнула мысль. Завтра в десять утра я буду за воротами, в паре десятков километров от города. Я быстро шагал обратно к постоялому двору, выбрав на всякий случай другую дорогу. Жаль, что ничего не купил, хотя, что жаловаться, в дороге всё равно не смогу аптекарить, а в столице, думаю, найду не одну лавку с инструментами для изготовления зелий.

На тёмное небо медленно и величаво всплыла из-за чёрных вершин деревьев полная луна, яркая и блистающая, озарила холодным светом мир.

Но я и без её света отчётливо видел как уже перед самым постоялым двором навстречу вышли трое крепких парней, один из них настоящий гигант, моего роста, но шире почти вдвое, а руки толще чем у меня бедра.

Я чуть не протер глаза, это что за дежавю, только что были почти такие же! Ну всё те же три богатыря. Ну что за полное отсутствие фантазии? Скорее бы в столицу, там должно быть поразнообразнее, аристократы, дуэли, шпаги, принцессы…

Схватки я не боялся, адаптируюсь быстро. Тело мое намного крепче, как и скорость, а что не падаю в обморок, так это чистая психология: эти тупые ублюдки, что ничего не умеют кроме, как бить, унижать, издеваться и причинять увечья… не заслуживают человеческого отношения.

Гигант вышагивал впереди, мощный, как носорог, я за три шага уловил как от него нестерпимо мощно шибануло брагой, луком и гнилыми зубами.

Я смотрел на него как бы ничего не понимающими глазами, а он вытянул руки, оскалил зубы в злобной ухмылке.

— Это ты, вошь, — прогремел он могучим голосом, — что посмела перечить моему хозяину?

Господи, мелькнула мысль, что за такой послушный холуй, а он подошел ближе и ухватил меня за горло обеими руками.

— Какой ты… грубый, — прохрипел я.

Он стиснул пальцы, глаза выпучились, из приоткрытого рта показалась слюна.

— Сдыхай… же…

Я продолжал смотреть ему в глаза.

— И тебе не стыдно?

Он стиснул сильнее, запыхтел, переступил с ноги на ногу. Я сказал с укоризной:

— Господь завещал любить ближнего… Ты безбожник, да?

Он пропыхтел:

— Да что ты…за…

Мне стало труднее дышать, пальцы всё сильнее вдавливаются в мою плоть, не помогает даже уплотненная кожа и усиленные мышцы шеи, силен гад.

— Покайся, — прохрипел я, — ещё не поздно…

Он выдавил с усилием:

— Да когда же…ты…

Горло совсем перехватило, дышать не могу, мужик очень силен, пальцы как стальными клещами продавливают мою защиту.

Я задержал дыхание и с силой ударил в область печени. Он охнул, пальцы слегка разжались. Я ударил ещё раз, а когда он, хватая широко раскрытым ртом воздух, но без звука опустился на колени, одной рукой наклонил ему голову, натягивая кожу так, что шейные позвонки едва не прорвали кожу, а другой с силой ударил по «атласу», самому мелкому позвонку, на котором крепится череп.

Хруст не услышал даже я, мужик рухнул