— Вот незадача-то! — услышал я её восклицание.

— Что случилось? — я заглянул в комнату и, смутившись, поспешно ретировался на кухню: maman стояла перед зеркалом в одном белье. Неудобно как-то…

— Да я, кажется, поправилась, Антош, — громко пояснила она.

— Ма, тебе это только кажется! — крикнул я с кухни. — У вас, женщин, это общий бзик…

— Я серьезно, Антош! — хмыкнула maman. — Ни лифчик, ни трусы не налезают… Зайди, я в халате.

С maman у меня с детства сложились доверительные дружеские отношения. Я её считал прогрессивно мыслящей женщиной. Мы с ней могли потрепаться, посплетничать, поговорить «по душам» на такие темы, какие порой и с закадычным другом не обсудишь. И она тоже, в свою очередь, могла мне «поплакаться в жилетку». Мы вместе слушали и обсуждали «Битллов» и «Машину времени», спорили о всяких смыслах в стихах Визбора и Окуджавы. Периодически maman таскала меня то в театр, то в консерваторию. Мне совершенно не понравились фильмы Тарковского, но я стоически вытерпел их просмотр в кинотеатре. Она приносила мне «самиздатовскую литературу», типа «Мастера и Маргариты» и «Джин Грина». А я иногда «отыгрывался», приглашая её в кино на фильмы, интересные мне.

Вздохнув, я зашел в комнату. Maman крутилась перед зеркалом в халате, тесно обтягивающем рельеф фигуры.

— Ну? — она повернулась ко мне. — Что скажешь?

— Ма, если честно, — ответил я, — то всё у тебя нормально.

И добавил:

— Поправилась чуток, но в нужных местах!

— Уйди с моих глаз на кухню! — кажется, maman рассердилась. — Не зли меня!

В поликлинику я пошел один. Выстоял часовую очередь в регистратуру, а потом еще час стоял в коридоре у кабинета, пока подошла моя очередь к хирургу.

От скуки (взять какую-нибудь книгу я, увы, не догадался) я стал наблюдать за окружающими, стоявшими сначала в очереди в регистратуру, потом в кабинеты по профилю, высматривая так называемую «серую дымку», аналогичную обнаруженной вчера у Андрея. Но, как ни всматривался, ничего подобного не заметил. Зато пару раз нарвался на вопросительно-укоризненные взгляды и одну реплику от какой-то нервной бабульки «Чего вытаращился, а⁈», после чего поспешно оставил свое занятие.

Врач-хирург, пожилой старик в возрасте за 60, не меньше, тщательно прочел два листа выписки из истории болезни, осмотрел мой шрам на голове, хмыкнул:

— Быстро у тебя всё зажило. Как на собаке.

И заметил:

— Это по молодости.

Расписал рекомендаций на целых полтора листа в карточке, которую вручил мне, и сказал:

— А теперь дуй к невропатологу. Там вроде очередь маленькая, быстро примет.

Очередь действительно оказалась небольшой, всего два человека. Невропатолог, полная тетенька средних лет, в ослепительно белом тщательно отглаженном халате и шапочке-косынке, тоже прочитала выписку, глянула, что написал в карточку хирург, нахмурилась.

— Как себя чувствуешь? Ходить не больно? Ноги, поясница болит? Ноги в коленях не подкашиваются?

Потом постучала меня резиновым молоточком по коленкам, по пяткам, покрутила им перед глазами.

— В общем, побудешь пока дома. В школу не ходить две недели…

— Да у меня и так каникулы, — вставил я. — Мне бы освобождение от отработки. А то в лагерь, в колхоз, отсылают от школы.

— А, это «Алые паруса», — понимающе кивнула врач. — У меня дочка с тобой вместе в школе учится. Только ты постарше её будешь. Ни в какой тебе лагерь нельзя! Я тебе справку выпишу на освобождение от любого физического труда и физкультуры на три месяца. Понял? Тяжести не поднимать, сумки не таскать! Максимум 3 килограмма в руке. Раз в две недели будешь приходить ко мне на осмотр.

— Ура! — пошутил я. — Посуду тоже можно не мыть!

— Стоя нельзя, — не приняла шутку невропатолог. — Только сидя. И старайся поменьше ходить.

Она инструктировала меня еще минут пятнадцать, не забывая всё это записывать на отдельный листок. Потом передала мне:

— Вот это мои рекомендации. Передашь родителям. Понял?

— Ага, спасибо, — я взял листок.

— Не забудь, передай! — повторила она, взяла в руки маленький календарик, посмотрела на мою карточку и сказала. — Так, я к тебе зайду через два дня. С твоими родителями мне надо будет поговорить. Когда они домой после работы приходят?

Я пожал плечами:

— У меня только мать. Отец в разводе, живет отдельно. Мама с работы после пяти вечера приходит.

Невропатолог еще раз посмотрела на календарь, черканула карандашиком:

— Так! Как раз у меня через два дня будет вторая смена. Тем более вы здесь недалеко живете. В общем, зайду обязательно!

— Хорошо…

Немного озадаченный проявлением такой неожиданной заботы я вышел из поликлиники и направился домой.

Вечером за ужином рассказал матери про свои похождения к врачам, про предстоящий визит невропатолога.

— Да пусть заходит! — отмахнулась maman. — У меня тут идейка одна наклёвывается…

— Что за идейка? — сразу взвился я. — Я за любой кипишь, кроме голодовки, разумеется.

Maman улыбнулась моей шутке, протянула руку, чтобы взлохматить мне волосы, как она это делала раньше, но замерла. Только вот лохматить пока было нечего — волосы только-только стали отрастать.

Она отмахнулась, выключая закипевший чайник.

— Ма, я хотел тебе сказать…

Тут раздался звонок в дверь.

— Блин! — в сердцах сказал я. — Ну, как не вовремя!

Глава 6

Без вины виноватый

— Тоша! — приказала maman. — Открой, пожалуйста!

Я прошлепал к двери, отодвинул щеколду, открыл дверь. В дверях стоял невысокий пузатый мужик с красным прямо-таки багровым лицом в мятой сине-серой милицейской форме с черной кожаной папкой в руках. Он хмуро поинтересовался:

— Мать дома?

Ответить я не успел. В прихожую из кухни, вытирая руки полотенцем, выглянула maman:

— Кто пришел?

— Здравствуйте, гражданочка! — милиционер зашел в квартиру, отталкивая меня объемным пузом. Я попятился в комнату, иначе бы мы с ним в коридоре прихожей просто бы не разошлись.

— Участковый инспектор майор милиции Дубовицкий, — буркнул он, пытаясь зайти в комнату. На это раз я упёрся в дверях, перегораживая вход. Он было толкнул меня ладонью в грудь, мол, посторонись. Я не посторонился, не пустил, выдерживая его толчок. И предупреждая его дальнейшие попытки, предупредил:

— Поосторожнее, пожалуйста, товарищ участковый. А то у меня