— Здесь болит? — я показал ей на темя.

— Угу, — кивнула она.

— А так? — я медленно провел рукой над головой, наблюдая, как «дымка» втягивается в ладонь, чувствуя знакомое покалывание, переходящее в жжение. Причем, жжение чувствовалось не только по поверхности кожи, но и внутри кисти.

Maman нахмурилась, наклонила голову в одну сторону, в другую, улыбнулась:

— Хм. Вроде прошло… Здорово!

Я её не слушал. Пользуясь ранее полученным опытом, включил воду на кухне и сунул руку под кран. Жжение прошло, словно смытое текущей водой.

Maman внимательно посмотрела на меня. Потом взъерошила мне ёжик волос на голове и воскликнула:

— Смотри-ка! Как у тебя быстро шевелюра растет!

Я пожал плечами:

— Я тебе еще дома сказать хотел, ма…

— Что, Тошка?

— У меня зубы растут…

— Какие зубы? — заинтересовалась maman.

Я открыл рот, пальцем оттянул губу:

— Вот!

И пояснил:

— На месте тех, которые у меня выпали! Может, те тоже молочные были?

Maman нахмурилась. Потом взяла в руки свою сумку, покопалась в ней, вытащила какой-то то ли мешочек, то ли сверточек, развернула и высыпала содержимое на кухонный стол.

— Тош, я тоже ничего не понимаю. Я вчера утром обнаружила, что у меня вставные зубы выскочили. Смотри!

На столе лежали четыре желтых комочка. Я наклонился, пригляделся. Точно. Четыре золотых зуба. Из каждого торчали то ли проволочки, то ли штырьки…

— Я их чуть не проглотила! — заявила maman. — Взяла с собой, думаю, схожу в поликлинику к протезисту после работы. А тут всё закрутилось, завертелось, и я про это благополучно забыла. А сегодня чувствую, десна побаливает. Языком провела, а там что-то царапается. Когда умывалась, в зеркало глянулась, а там зуб лезет! Представляешь? И тут у тебя тоже… С ума можно сойти!

Maman плюхнулась на стул, подперла подбородок кулаком, жалобно сказала:

— Тош, ведь так не бывает… А? И с головой тоже… Тош?

— Ма, ну, а я откуда знаю? — ответил я. Потом вдруг вспомнил их диалог и поинтересовался:

— Ма, а сколько тебе дядя Слава должен?

Maman нахмурилась, помялась, видимо размышляя, говорить или нет. Наконец всё-таки ответила:

— Дядя Слава в Академию Генерального штаба поступал. А его принимать не хотели. Егор Дмитриевич, твой дед с отцовской стороны, в плену был. А потом после войны еще год в лагере сидел. Так вот дяде Славе кадровики сказали, что я, как его сестра, должна развестись с мужем. После этого и моя мать, и отец, и дядя Слава нас с твоим отцом долго уговаривали, мол, разведитесь фиктивно, будете жить в гражданском браке и всё такое. Меня-то они уговорили. А вот твой отец отказался наотрез. Сказал, что если мы разведемся, то по-настоящему и навсегда. Он меня с тобой очень сильно любил. Вот так и получилось, Славка в Академию поступил, а мы с тобой вдвоем остались…

Она всхлипнула, прижалась ко мне.

— Видишь, сынок, как получилось? Деда Гошу потом-то реабилитировали, все ордена и медали вернули, а всё равно, как клеймо осталось — «в плену был».

— Ты мне об этом никогда не говорила, — угрюмо сказал я. Мне стало обидно.

— Не вздумай кому-нибудь об этом рассказать! — взвилась maman. — Понял?

И добавила:

— Я всё равно твоего папку люблю… Только поздно. Обидела я его…

Я обнял maman, прижал к себе.

— Всё будет хорошо…

Она снова уткнулась ко мне в плечо. Всхлипнула пару раз, вызывая у меня странное чувство теплоты, смешанной с обидой и жалостью. Обидно было за отца: он приходил ко мне, а я его избегал. А он всё равно приходил…

Maman отстранилась, утёрла слезы и четко, подчеркивая каждое слово, произнесла:

— Никому никогда об этом не говори!

— А сейчас дядя Слава где служит? — спросил я. Maman нехотя ответила:

— В Генштабе он служит. На секретной работе. Понятно? Поэтому и говорить об этом ни с кем нельзя.

Через пару часов пришла жена дяди Славы тётя Лена, которая работала врачом в какой-то больнице.

После приветствий, обнимашек и прочего, женщины закрылись на кухне, а я улёгся на диван в зале и задремал. Ближе к обеду меня подняла maman.

— Собирайся! Пойдем погуляем.

— Куда?

— По Москве побродим, может, в музей сходим…

Однако по музеям нам пройтись не удалось. Мы пришли на Красную площадь, постояли минут десять в километровой очереди в мавзолей, и, не дождавшись, «случайно» заглянули в ГУМ.

Из универмага мы вышли только к вечеру. Мне удалось выпросить у maman белый батник-рубашку «Duncan» индийского производства аж за 21 рубль. А вот maman затарилась себе всерьез — от югославских сапог и гэдээровских босоножек (за которыми я в очереди простоял по времени дольше, чем в мавзолей) до всяких «тряпок», типа, платьев, блуз и вроде как белья. Пока я исправно стоял в очередях, maman носилась из одного отдела в другой. В общем, когда мы вернулись к дяде Славе, на часах уже было половина девятого вечера.

— Завтра в музей сходим, — с чуточку виноватой интонацией пообещала maman. — Ты куда хочешь?

Хотел я сказать «на Красную площадь», но сдержался.

— Завтра видно будет! — махнул рукой.

Дядя Слава встретил нас в веселом настроении.

— Ну, что, путешественники, нагулялись?

Потом увидел наши сумки и свёртки и засмеялся:

— Вижу, прибарахлились неслабо! Время зря не теряли.

Maman засмущалась, кажется, даже покраснела:

— Да просто я поправилась в последнее время. А тут возможность появилась…

За ужином дядя Слава сообщил:

— Решил я вашу проблему. Пока теоретически. Завтра будем решать на практике. Нужен адрес дома, где проживает вся эта шантрапа. Они ж общиной живут, правильно? Сколько там, говоришь, призывной молодёжи? Ребят в возрасте от 18 до 27 лет?…

— Кстати, на работу звонила? — дядька протянул матери серый лист бумаги. — Вот тебе повестка на три дня. Кто будет лезть с вопросами, пусть обращаются по телефону за разъяснениями. Номер на повестке указан. Сама ничего не объясняй, типа, подписку давала. Ясно?

Глава 8

Очевидное-невероятное с точки зрения госбезопасности. Кабинет начальника 5-го отдела Управление КГБ СССР по Переяславской области

— Приветствую, Юрий Вадимович! — в кабинет полковника Буркова заглянул невысокий пожилой полковник медицинских