Шрифт:
Закладка:
Все знают всех. Процветают сплетни, вражда и похоть. В 1529 году на жену Торна Джоан подают в суд за клевету - она заявила, что отцом дочери Алисы Хант Барбары был магистр Бите, а не муж Алисы цирюльник Джон. Среди свидетелей - соседка Торна Анна Бартрам, жена сапожника Ричарда. Джоан проигрывает дело, ее штрафуют на 19s 6d и заставляют принести публичные извинения Алисе.
Чудесным образом сохранилась тридцатидвухстраничная бухгалтерская или поденная книга Торна за большую часть 1520 года - она переплетена в старую пергаментную обложку, размером 18 на 13 сантиметров, и хранится в архиве колледжа Корпус-Кристи. 1 851 сделка дает нам представление о книготорговой жизни Торна. Мы не слышим, как звонят в дверь магазина при каждом входе и выходе, но неуклюжий почерк Торна и иногда приблизительный счет (его редактор XIX века, Фалконер Мадан, сотрудник Бодлианской суббиблиотеки, с которым мы кратко познакомились выше, отмечает, что "он проявляет пренебрежение к полупенсам, что печально не по-деловому") ежедневно записывает список проданных книг, подобно большей части продукции Уинкина де Ворда: множество руководств по латинской грамматике от авторов бестселлеров Джона Стэнбриджа и Роберта Уиттингтона; труды по богословию; богослужебные книги; проповеди; книги, полные критики Лютера в адрес Папы; около 270 экземпляров книг Эразма, включая его "Adages and Colloquies"; горы баллад; буквари; книги по кулинарии и рождественские гимны и масса альманахов. Торн также продавал множество книг, отражающих рост интереса к гуманизму в 1520-х годах с его стремлением вернуться к классическим текстам как источнику красноречия: покупатели покидали магазин Торна, сжимая в руках письма Цицерона и его "Об обязанностях", "Естественную историю" Плиния, "Эклоги" Вергилия и работы римского грамматика Аулуса Геллия. Это смешение высокого и низкого: протопротестантская полемика рядом с романами о Робин Гуде. Дешевые острые ощущения и цицероновские послания - переплетенные в тонкий пергамент, кожу или кожу, или продаваемые в листах. Некоторые из них были новыми, некоторые - подержанными. Есть и дорогие книги, но почти половина продавалась за 6 дензнаков или меньше, многие - всего за 1 или 2 дензнака, книги с самым низким уровнем выживаемости сегодня, вероятно, плохо переплетенные и часто прошитые (игла с ниткой быстро проходит через текстовый блок и обертку). Большинство книг было на латыни и лишь несколько на английском, а многие классики были напечатаны за границей: Вероятно, Торн собирал их во время своих регулярных европейских путешествий. Таким образом, из маленькой книжной лавки 1520-х годов, расположенной в узком районе Оксфорда, по всей Европе распространялись книжные ветви. И хотя правительство пыталось ограничить число иностранных работников - как мы видели в главе 1, закон 1534 года сделал незаконным импорт готовых переплетенных книг и запретил иностранцам работать в качестве розничных книготорговцев - значительное число квалифицированных книготорговцев продолжало прибывать из-за границы, особенно в периоды кризиса: отсюда и прибытие переплетчиков-гугенотов в Англию во время религиозных войн во Франции в 1560-х годах. Фальконер Мадан прекрасно улавливает Торна, хотя, возможно, и упускает из виду тенденции:
Мы видим его неясным, сидящим в своей лавке, готовым к приему всех категорий покупателей: баллады и альманахи для тех, у кого легкое сердце и легкий кошелек, портифории [портативные бревиарии, или книги молитв] и миссалы для монахов, а также громоздкие комментарии... для тех, кто мог унести их с собой.
Стопка книг, попавшая в переплетную мастерскую Уилдгуза в тот день в феврале 1623 года, выражает именно такой интернационализм, а также подчеркивает относительную маргинальность английского языка как литературного. Поскольку восемь из десяти книг до сих пор хранятся в Бодлиане, есть возможность заново изучить тома, с которыми работал Уайлдгуз. Четыре книги были напечатаны в Лондоне, три - в Испании, по одной - в Страсбурге, Париже и Лиссабоне; шесть - на латыни, четыре - на английском. Список также показывает, как часто, до механизации книжного производства в начале XIX века, место переплета и место печати часто находились в разных странах: прежде чем эти книги стали книгами, они были листами бумаги, и они летали по Европе в досовременном вихре, прежде чем были переплетены в Англии.
Список книг, составленный Уилдгузом, вероятно, кажется нам сегодня пугающе ученым и культурно далеким: сборник благочестивых сочинений Уильяма Каупера, покойного епископа Галлоуэя; "Руководство к благочестию, или Трактат о христианской жизни" Джона Даунама; две латинские работы по аристотелевской философии. Идея "пляжного чтения" еще только зарождалась. Но есть в этом списке одна книга, которая вырисовывается в незнакомой обстановке, как лицо друга в толпе: книга, которую