Применяемые бессистемно и неравномерно - по крайней мере, до февраля 2022 года - эти законы оказывают охлаждающее воздействие на историков, других ученых и творческих личностей в России и за рубежом. Пожалуй, самые громкие примеры - запрет книг историка Энтони Бивора в российских школах за то, что они содержат "нацистскую пропаганду", и отказ Министерства культуры показать черную комедию Армандо Ианнуччи "Смерть Сталина" из-за ее непочтительного отношения к советской истории. До 2022 года исследование, содержащееся в этой книге, было гораздо менее значимым и находилось в серой зоне с точки зрения обсуждаемых российских законов, поскольку его можно было трактовать как попытку фальсификации или оскорбления памяти о Великой Отечественной войне. С февраля 2022 года она, несомненно, будет рассматриваться как нарушение одного или нескольких законов, касающихся клеветы на ветеранов и неуважения к Российской армии. Еще до вторжения России на Украину многие западные ученые были вынуждены изменить направленность своих исследований или рисковать невозможностью опубликовать свои результаты, поскольку опасались влияния своей работы на испытуемых или быть признанными невъездными в страну, а затем не иметь возможности вернуться в Россию. Другие ученые, включая более молодых исследователей, которые говорили со мной на условиях анонимности, не смогли получить разрешение от своих (британских) университетов на поездки для изучения исторической памяти из-за соображений безопасности исследователей. Однако даже такое неприятное положение дел меркнет по сравнению с ограничениями, наложенными на некоторых российских историков.

Ситуация в российских исторических исследованиях и смежных дисциплинах на протяжении большей части путинского правления характеризовалась усилением репрессий, хотя и скрытых, а не явных: если вы не хотите потерять работу, вам следует избегать писать на определенные темы. Хотя есть много отдельных историков, исследующих важные и спорные области советской и российской истории, все чаще это скорее исключение, чем норма, что порождает атмосферу самоцензуры и оппортунизма. Например, в 2016 году многие ученые подняли шум, когда появились доказательства того, что Владимир Мединский сплагиатил свою кандидатскую диссертацию, посвященную "проблемам объективности" в освещении российской истории со второй половины XV по XVII век. Павел Уваров, глава экспертной комиссии по истории в Академии наук, отказался от комментариев, несмотря на свою должность и убедительные доказательства (Уваров 2018).

Гораздо более строгие ученые относились к себе гораздо менее мягко, чем Мединский. Если вы решите исследовать сложную тему и поставить исследование выше своей карьеры, вам грозит наказание и преследование со стороны одной из различных организаций, призванных "защищать историческую правду". Некоторых ученых, занимающихся неудобными темами, даже лишали докторских степеней; например, Министерство образования и науки (тогда) аннулировало докторскую степень Кирилла Александрова, написавшего диссертацию о том, почему некоторые советские люди присоединились к власовцам-коллаборационистам. 5 Его докторская степень была аннулирована, поскольку исследование не способствовало воспитанию патриотизма (Gutiontov 2018). Кроме того, многие ученые, занимающиеся вопросами памяти, культуры или политики, которые критиковали использование истории правительством, были уволены со своих постов, в том числе Николай Копосов, Кирилл Мартынов и Илья Кукулин. Проблемы Николая Копосова начались еще в 2009 году, когда российские власти напали на архив "Мемориал", где хранятся свидетельства заключенных в ГУЛАГе, о чем много писала академик Дина Хапаева, жена Копосова. Это стало первым выстрелом в неравной войне, которая ведется в истории и по сей день. Копосов был вынужден покинуть страну в 2012 году после того, как открыто критиковал политику памяти, навязываемую стране и ее ученым.

Введение законов о памяти, несомненно, расширило репрессивный инструментарий Кремля для очернения неудобных исторических нарративов, но даже без этих законов правительство может полагаться на старые, испытанные и проверенные тактики, чтобы заставить замолчать инакомыслие. В качестве примера можно привести дело Юрия Дмитриева, руководителя карельского отделения "Мемориала", который известен своими исследованиями преступлений сталинского режима, в частности, в Сандармохе, месте сталинских массовых захоронений в Карелии, недалеко от границы с Финляндией. Владимир Мединский и местное отделение RMHS пытались утверждать, что среди более чем 9 000 погибших были советские военнопленные, расстрелянные финнами во время Первой и Второй советско-финляндских войн. Достоверных доказательств этому нет, но это вписывается в более широкое повествование - своего рода аллегорическую правду - о страданиях советского народа во время Второй мировой войны. Соответственно, те, кто отрицает символизм этой аллегории, подвергаются очернению, преследованию и судебному преследованию, хотя и не обязательно по закону о памяти: Юрий Дмитриев не был привлечен к ответственности ни по одной из статей Уголовного кодекса, связанных с исторической памятью, вместо этого его обвинили сначала в сексуальном насилии над приемной дочерью и использовании ее для создания детской порнографии (обвинения, по которым он был впоследствии оправдан), затем в незаконном хранении огнестрельного оружия (по которым он также был оправдан), а затем в сексуальном нападении на свою дочь, за что он в настоящее время отбывает три с половиной года лишения свободы. Мемориал" и другие правозащитные организации считают, что дела против Дмитриева носят политический характер и связаны с его работой по истории сталинских репрессий (Meduza 2021a). Другой карельский историк, Сергей Колтырин, был осужден на девять лет по обвинению в педофилии и умер в тюрьме; были утверждения, что это дело также было политически мотивировано в связи с исследованием Колтырина о Сандармохе (Жуков 2020; Маркелов 2020). Хотя невозможно определить точную природу вышеупомянутых дел, отсутствие надлежащей правовой процедуры и верховенства закона в России означает, что к обоим приговорам следует относиться с подозрением и рассматривать их в контексте растущего подавления независимых - и неудобных - форм расследования в России.

Цензура в СМИ

С момента своего прихода к власти в 1999 году Владимир Путин продемонстрировал глубокое понимание важности СМИ в формировании чувства принадлежности к нации и определении того, кто принадлежит, а кто нет (Postill 2006). Став президентом, Путин почти сразу же начал ограничивать свободу СМИ и прессы, приступив к поглощению (государством или его союзниками) недружественных изданий (Gehlbach 2010). Тем самым он добился того, что практически все телеканалы и почти все крупные газеты стали принадлежать государству или дружественным государству бизнесменам. Хотя Путин и его правительство не изменили рыночную основу, на которой функционировали СМИ и которая делала их в значительной степени зависимыми от рекламы, они резко ограничили свободу СМИ по сравнению с относительной (если она контролировалась олигархами) свободой 1990-х годов (Berlin 2002).

Эти усилия активизировались после возвращения Путина на пост президента в 2012 году. Явно встревоженный массовыми протестами, предшествовавшими выборам 2011 и 2012 годов, Путин ввел гораздо более жесткие ограничения на протесты и свободу слова, включая репрессивные законы о блогах, ограничения на владение СМИ и законодательство, запрещающее "экстремистские" взгляды и/или