взять? С другой стороны, было понятно. Максимум, что они могли использовать — это детектор лжи, для применения более действенной техники нужно было сначала выдвинуть обвинение, а предъявить мне было нечего. Я спокойно дожидалась окончания срока задержания и подумывала, что уж к концу установленных двух суток они должны при­бегнуть к более решительным действиям. Я не ошиблась. Более ре­шительной мерой оказалось то, что меня стал допрашивать сам комиссар Торсум.

Я сидела в его по-спартански обставленном кабинете, где все ве­щи имели строго функциональное значение и единственным предметом роскоши был ковёр с изображением бородатого ормийца на фоне зелёных гор. В руках у него был импульсный «шахиншах», а физиономией он сильно смахивал на самого комиссара.

Подо мной было кресло, нашпигованное всякими чувствительными приборами, а перед Торсумом стоял небольшой ящичек, который вместе с креслом являл собой детектор лжи. Меня это мало беспокоило, поэтому я устроилась как можно удобнее, перекинув ногу на ногу, подперев подбородок рукой, и задумчиво изучала усы комиссара. Меня так и подмывало сказать ему, что они у него разной длины.

— Ваше имя? — спросил Торсум.

— Лоранс Бентли.

Он посмотрел на ящик и сообщил:

— Это ложь.

— Попробуйте доказать, — пожала плечами я.

— Это доказывает детектор лжи.

— Сожалею, комиссар, но ведь вам прекрасно известно, что показания детектора лжи не имеют доказательственного значения.

— Где вы родились?

— Ещё спросите, сколько мне лет!

— Вы знаете, что мы обнаружили в вашей сумке? — он указал на лежавшую рядом на столе сумку.

— Двух поющих крокодилов и журнал неприличного содержания.

— Вы можете быть серьёзной?

— Да.

— Так что было в вашей сумке?

— Попробуйте мне об этом сказать, и я засужу вас за обыск без постановления суда.

— Там был обнаружен лучевой клинок. Ношение лучевого оружия в пределах колонии разрешается только полицейским.

— Мне об этом ничего не известно.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с АН-У?

«Бросок через голову!» — подумала я, усмехнувшись.

— У меня нет желания отвечать на этот вопрос.

— Зато есть обязанность.

— Я в этом не уверена.

— Когда это было?

— А вы как думаете?

— Нам всё известно.

— Поздравляю. Не напомните ли вы мне, в каком году произошла битва при Ватерлоо?

— Не заговаривайте мне зубы.

— Значит, вам известно не всё. Жаль.

— Вы же знакомы с АН-У?

— Считайте, что нет.

— В каких отношениях вы с ним находитесь?

— Подобных вопросов мне даже мой муж не имеет права задавать.

— Где он сейчас?

— Муж?

— АН-У!

— Понятия не имею.

— Вам не надоело лгать?

— Надоело. Именно поэтому я для разнообразия сказала правду. На сей раз, солгал ваш детектор.

— У вас есть возможность связаться с ним?

— С детектором?

— С АН-У!

— Не думаю. А это важно?

— Но вы же связывались с ним несколько дней назад.

— Этого не было.

— У нас есть доказательства.

— Представьте мне их!

— Это свидетель.

— Требую очной ставки.

— Мы прибережём его для суда.

— Цепная реакция!

— Что?

— Сначала лгала я, потом детектор, теперь вы.

Торсум тяжко вздохнул и начал всё снова. На исходе третьего ча­са этой утомительной беседы моё остроумие сильно увяло, и я всё чаще посматривала на часы, чтоб убедиться, что время нашего тес­ного общения подходит к концу. Вот тогда-то и распахнулась дверь. Мимо меня прошёл невысокий человек в тёмно-синей форме и, подойдя к столу, спросил, обращаясь к комиссару:

— Зачем ты меня так срочно вызвал?

Я замерла и почувствовала, как на моих губах расплывается мерз­кая злобненькая улыбочка. Возле стола моего мучителя стоял здоровый, посвежевший и помолодевший лет на десять Торнадо. Пока этот красавец купался в волнах релаксации, я вынуждена была состязаться в остроумии с его коллегами и начальником!

— Твоя подруга ничего не желает говорить! — поделился комиссар, видимо, надеясь, что Торнадо справедливо вознегодует.

Тот обернулся и застыл. Он молча смотрел на меня, потом медлен­но перевёл взгляд на Торсума, и я вдруг заметила, что его начинает бить дрожь. Тот заёрзал на своём спартанском кресле, словно оно было слишком жёстким для него.

— Закругляйтесь, ребята, — ядовито произнесла я. — За оставшиеся полтора часа мы успеем сделать ещё один круг по вопросам, которые вас совершенно не касаются. А потом вы принесёте мне извинения, и мы рас­станемся. Быть может, я даже не буду требовать возмещения морального ущерба. Да, и не забудьте, что вы должны мне миллион.

— Полтора часа? — спросил Торнадо. — Что это значит?

— Из законных пятидесяти четырёх часов пятьдесят два с полови­ной уже закончились. Далее задерживать меня вы не имеете права.

— Пятьдесят два часа? — Торнадо снова взглянул на Торсума. — Задержание?

— По всем правилам! — агрессивно ответил тот.

— Ты что, совсем спятил, Рирм?

— Выбирай выражения, Торнадо!

Судя по ярости, исказившей лицо моего шкипера, он не то что выражений, но даже средств воздействия выбирать не будет. Я поспешно встала. Он обернулся ко мне.

— Где твои вещи?

Я кивнула на сумку. Он взял её со стола.

— Пошли отсюда!

— Ты делаешь ошибку, Торнадо! — вскочил Торсум.

— Ты дурак, Рирм! Ты был дураком, когда протирал штаны в штабе повстанческой армии, дураком остался и до сих пор!

— В штабе, где я протирал штаны, разрабатывались планы операций по взятию гарнизонов и цитаделей, за которые ты хватал награды!

— Я никогда не выполнял ваших идиотских планов, только поэтому мы брали эти гарнизоны и цитадели и получали награды! Теперь я, нако­нец, могу тебе это сказать, потому что при всём желании ты уже не сможешь отдать меня под трибунал!

Оставив начальника шипеть и брызгаться кипятком, он без всяких церемоний взял меня за локоть, вывел из кабинета и напоследок с видимым наслаждением оглушительно хлопнул дверью.

ХVI

— Сердитесь? — спросил Торнадо, искоса поглядывая на меня.

— Нет, — пожала плечами я. — Но, в общем-то, приятного мало. Впрочем, каждый работает, как умеет.

Мы шли по широкой набережной океана. В небесах сверкало ослепительно белым шаром местное солнце по имени Джей, а в горах приглушенно пели барабаны. Знойные пары всё так же прогуливались по дорожкам.

— На базе моя работа состояла только в полётах, — возразил Торнадо. — Я