политике централизации, но в то же время – и это, на мой взгляд, более важно – подтолкнуло центральные власти к значительно более широкому комплексу мер, направленных на создание и организационное укрепление новой «партии власти», «Единой России». Подробнее об этом будет сказано ниже.

Значительно более серьезную угрозу для процесса автократизации представляла собой такая черта президенциализма, как наличие ограничения на число последовательно исполняемых президентских сроков. Понятно, что в тот момент утрата Путиным власти могла бы значительно сказаться на траектории дальнейшего развития режима, и в рамках президентского институционального дизайна это могло быть предотвращено лишь с помощью отказа от данного ограничения. Однако полупрезидентский дизайн создавал возможность для решения, которое и было реализовано в 2008 году: Путин перестал быть президентом, но сохранил реальную власть в качестве премьер-министра, опиравшегося на парламентское большинство.

Фактические обстоятельства «рокировки» 2008 года широко известны и не нуждаются здесь в анализе. Важнее выделить теоретическую логику этого решения. На мой взгляд, для этого целесообразно использовать позаимствованное из бизнес-практики понятие «хеджирование рисков», что обычно понимается как использование набора финансовых инструментов, который формируется на случай негативного сценария на одном рынке для компенсации воздействия ценовых рисков равной, но противоположной позиции на другом рынке. Применимость понятия к политической практике так же условна, как и любое иное метафорическое словоупотребление, но схватывает суть явления: снизить риски, создаваемые одним элементом институционального дизайна, путем принятия на себя рисков, создаваемых другим его элементом.

Действительно, риски «рокировки» для Путина – который, по букве Конституции 1993 года, мог быть уволен Медведевым с поста главы правительства в любой момент – были очевидными, и значительная часть наблюдателей того периода склонялась к тому, что эти риски вполне могли реализоваться. Однако Путин все же принял на себя эти риски, возлагая надежды как на институциональный рычаг в виде думского большинства, так и на колоссальное превосходство своих политических ресурсов. События показали, что его стратегия была оправданной и что хеджирование рисков сработало в полном соответствии с его ожиданиями.

Завершение процесса консолидации авторитарного режима было связано с отказом от хеджирования рисков в пользу их институциональной нейтрализации. Разумеется, ключевым моментом этого перехода стала конституционная реформа 2020 года, в результате которой были до 2036 года отменены ограничения на количество президентских сроков для Путина. Параллельно были значительно расширены полномочия президента по отношению к правительству, включая сюда следующее: президент получил неограниченную возможность отправлять премьера в отставку; лично назначать и отстранять от должности федеральных министров; осуществлять общее руководство правительством; произвольно вносить изменения в структуру правительства и определять органы, руководить деятельностью которых он будет лично. В то же время некоторое расширение круга должностей, занятие которых требует согласования с палатами парламента, носило политически несущественный характер.

Хотя реформа 2020 года сохранила элементы полупрезидентской системы в российском институциональном дизайне, общий объем этих элементов сократился в такой степени, что хеджирование рисков перестало быть реалистическим вариантом сохранения режима личной власти Путина. По существу, новый институциональный дизайн России в максимальной степени приблизился к модели президентской системы с завышенными полномочиями главы исполнительной власти. Такая модель органична для политических режимов, находящихся в процессе автократизации. Таким образом, консолидация электорального авторитаризма в России получила свое полное институциональное выражение.

2.3.3 Избирательная система: от вторичных к основным задачам авторитарной консолидации

Понятие «избирательная система» может пониматься весьма широко, и в этом широком понимании оно относится ко всему кругу правовых норм, так или иначе регулирующих проведение выборов. О некоторых российских составляющих этого круга норм пойдет речь в следующем разделе книги. Сейчас я буду полагаться на более узкое понимание, при котором термин отнесен лишь к базовому механизму конверсии голосов в депутатские мандаты (места), для отображения чего иногда используется термин «избирательная формула». Этот аспект, однако, является ключевым с точки зрения политических последствий избирательных систем. Именно к этому аспекту следует в первую очередь отнести их известную характеристику как наиболее подверженного манипуляциям элемента институционального дизайна. Понятно, что в свете такой характеристики избирательная система в ее узком понимании имеет ключевое значение для понимания авторитарного институционализма.

«Смешанная несвязанная» (параллельная) избирательная система, которая применяется в России и сегодня, была впервые использована на думских выборах 1993 года. Советники Ельцина, убеждая его не только согласиться на отказ от чисто мажоритарной системы, но и отвести пропорциональной (партийно-списочной) системе половину мест в Думе, привели следующие основные аргументы. Во-первых, предполагали они, победу в одномандатных округах могут одержать близкие к КПРФ консервативные «хозяйственники» из регионов, в результате чего Ельцин вновь получит враждебный ему парламент. Во-вторых, смешанная система давно и успешно применяется в Германии.

Оба эти аргумента были ошибочными. Результаты выборов по партийным спискам оказались в 1993 году крайне неудачными для проправительственных партий, и поддержать нужный Ельцину баланс политических сил в Думе удалось лишь благодаря присутствию депутатов-одномандатников, которые в большинстве своем отказались от союза с оппозицией. Немецкая «связанная» избирательная система кардинально отличается от российской, поскольку обеспечивает практически полностью пропорциональное распределение мандатов. Однако третий аргумент сторонников смешанной системы, который, как кажется, не произвел на Ельцина особого впечатления, оказался правильным. Как и предполагали создатели смешанной системы в России, она сыграла решающую роль в том, что в стране возникла партийно-структурированная Дума, а на этой основе – партийная система.

В литературе неоднозначно оценивается воздействие смешанных систем вообще и смешанных несвязанных систем в частности на развитие демократии. Их роль в условиях авторитаризма редко становилась предметом научного анализа, однако к настоящему времени можно считать установленным, что такие системы используются в автократиях более широко, чем в демократиях. Это косвенно свидетельствует о том, что смешанные системы по меньшей мере не противоречат структуре политических стимулов, свойственных авторитарным режимам. Более того, можно предположить, что они хорошо вписываются в эту структуру.

Природа авторитарных выборов такова, что они исключают электоральную смену власти. В применении к выборам законодательных ассамблей это означает, что большинство в парламенте всегда остается за проправительственными силами. Некоторые авторитарные режимы, преимущественно в арабских странах, в течение длительного времени добивались этого результата, полагаясь преимущественно на клиентелистские механизмы, то есть на непосредственный обмен голосов на материальные блага, предоставляемые избирателям на селективной основе. Понятно, что при такой модели выборов необходимость в партиях отпадает и ей в наибольшей степени соответствуют избирательные системы мажоритарного типа.

Однако в большинстве современных авторитарных режимов, и особенно в постсоветских странах, развитые клиентелистские механизмы отсутствуют. Поэтому автократы вынуждены полагаться на доминирующие проправительственные партии, а одним из наиболее эффективных инструментов, стимулирующих их возникновение (как, впрочем, и развитие партий вообще), является пропорциональное представительство. В то же время использование пропорционального представительства влечет за собой фрагментацию партийной системы и, стало быть,